– Что ты чувствуешь ко мне?
– То, что не хочу. И когда-нибудь в один прекрасный день перестану. Думаю, однажды справлюсь. Отпусти.
– Я подумаю над твоим предложением. Отвечу завтра.
Он
Злость вспенилась в нем, неслышно бурля в груди, отзываясь раздражением в сердце. Злата пришла поговорить, села напротив него. Но когда прозвучало «о нас», гнев развеялся. Чувства разом смолкли. Прошла на нее обида за все те дни, что она игнорировала его. Вместо этого внутри зазвучала надежда. В нем жила мечта, и она рассеивала самые грозные бури при одном намеке на желанный исход.
А когда она призналась в том, что тоже чувствует, и не важно, что именно, связь или чувства, в нем воскресло желание жить. Родилось чувство, что теперь все будет иначе. И хотя уверенности, что все будет так, а не иначе, не было, само признание заставило задрожать все нутро. Риск, что она погибнет, был, но завершить последнюю обязательную ступень – означало освободиться от цепей. Перестать перебрасывать друг другу бомбу в надежде, что та не рванет ни у него, ни у нее в руках. После этого она будет жить со спящим цветком. И больше никто из них не будет рисковать.
Австралия была слишком далека и вне его юрисдикции. Не рядом, где он мог бы ее уберечь. Где он мог все территориально контролировать.
Он пригласил ее на следующий день. Она вошла, пряча руки в карманы платья, пытаясь прочитать по внешнему виду хоть что-нибудь, угадать, что он решил. О чем думает?
Она слишком нервничала, чтобы соблюдать вежливые формальности и тянуть время. Велигор понимал ее.
– Я сделаю, что ты просишь в отношении твоей матери. Оформлю билеты, документы, дам подъемные на первое время. Проконтролирую переезд.
– Хорошо, – она вздохнула, разглядывая его, сидящего за столом. – А я?
– Ты, – он отвел глаза, растягивая минуты, вздохнул. Она так просила свободы, как доказательство чувств. Это так глупо, наивно, и все же она просила всегда. Всегда мечтала жить от него как можно дальше, в то время как он стремился быть как можно ближе.
– Ты вернешься в клинику к Савской. Если все пройдет благополучно. Я приобрету жилье, и ты будешь находиться под охраной. Злата, – он видел, как она заулыбалась, не в силах скрыть рвущуюся на лицо улыбку. Задышала часто, беспорядочно возбужденно. – Ты останешься моей вьяной. Поэтому охрана всегда будет при тебе. Это мои условия.
– Длинный поводок, – произнесла она.
– Лучше, чем жить здесь. Как считаешь?
– Да, да.
Она буквально на глазах превратилась в юную девчонку, которой он ее помнил. В шалунью, что сидела на вольере и дразнила животных. Вероятно, она осталась жить где-то глубоко в ней. И как бы ему ни казалось, что он сломал ее, разрушил до основания, перекроил и укротил, она продолжала сидеть в ней. Не шевелясь, не звуча, не играя ни с кем и тем более с ним.
