Еще один важный факт. Минойцы хоронили своих покойников в маленьких саркофагах, отвозя их на необитаемые острова. Но ведь это же полная аналогия с комплексом лабиринтов-захоронений на Заяцком острове Соловецкого архипелага, который тоже был необитаем и использовался только как место успокоения предков! В Кносском дворце тронный зал царя украшают фресковые изображения грифонов, ставших излюбленным сюжетом скифского и славянского искусства. Их сакральная функция «охранников» священной персоны царя в Косском дворцовом ансамбле несомненна. Ведь и, по преданиям скифов, грифоны охраняли золото на Севере. В настенной росписи Кносского дворца не может не привлечь внимание двухголовая птица. Птица эта не орел, но ее сакральная сущность подтверждается всем ансамблем фресковой росписи дворца. И мы не вправе назвать исторической случайностью удивительную символическую параллель.
Если у минойцев двухлезвенный топор — лабрис символизировал духовную и светскую власть царя, то в дальнейшем в Византии и на Руси символом двойной власти самодержца станет двухголовый орел, чьими прототипами, без сомнения, являются как лабрис с двумя лезвиями, так и таинственная, с ярким оперением птица, с фрески Кносского дворца.
Автор этого текста, будучи на Крите, сделал и еще одно любопытное наблюдение. Минойцы часто изображали священный лабрис между рогов быка. Часто изображались только два рога и лабрис между ними. Рисунок этого изображения удивительнейшим образом совпадает с рисунком трезубцев Рюриковичей, начиная с эмблемы князя Владимира Святого, известной по золотым монетам IV типа, где между «крыльями» изображается прямая «штанга» или «копье», увенчанное крестом. Совпадение не только по рисунку, но и по сакральному смыслу, где лабрис крестообразной формы заменяется на спасительное знамение креста!
По мнению одного из известнейших религиоведов нашего времени М. Элиаде, в древности прохождение лабиринта, при определенных условиях, равнозначно было обряду инициации, посвящения. И образ этот, разумеется, не исчерпывается только обрядовой стороной. М. Элиаде считает: «Высший обряд инициации заключается в том, чтобы войти в лабиринт и выйти из него, но и любая человеческая жизнь, даже очень бедная на события, напоминает путешествие по лабиринту (…). Образом лабиринта, например, являются сложные изгибы интерьера храма, трудные паломничества по святым местам, и даже самоистязание аскета, ищущего путь к самому себе…».
