Бабушка тяжело вздохнула. И, поцеловав меня в макушку, продолжила:
– Дедушка умер через год. Я не могу с этим смириться! И даже сейчас, спустя много лет, я смотрю в окна на этот красивый дом напротив, а вижу запорошенный первым снегом пустырь и слышу громкий вой твоего деда.
Посмотрев в мои глаза, она крепко меня обняла и, словно предугадав мой вопрос, добавила:
– Я не знаю, кто твой папа, детка! Твоя мама не раскрыла нам этот секрет, она говорила, что ребёнок для неё – это важно, а кто отец – значения не имеет. Она и назвала тебя Дарина потому, что считала, что ты – дар.
Бабушка снова обняла меня. А я тихонько прошептала: “Кристина”. Бабушка никогда не произносила это имя вслух, видимо ей было невыносимо больно его произносить. Я же часто шептала три слога, соединенные в красивое имя: Крис-ти-на, но никогда не проговаривала их громко из-за бабули. “Крис-ти-на. Наверное, я назову так свою дочь”. Бабушка встала и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Это означало одно: тема закрыта.
Видимо, он был художником. А может быть – Она? Кто-то из них нарисовал Деда Мороза и Снегурочку с зайцем красками на третьем окне. Это было красиво! Но елка в коробочках меня расстраивала. Я надеялась, что они передумают и ближе к празднику разукрасят елку так, как этого хотела бы я. Однако и в последний день уходящего года все осталось без изменений.
После разговора с бабушкой, я подошла к окну и навела бинокль на интересующие меня окна. На этот раз мне повезло. Они стояли у елки: Она в ярко-красном халате, он – в неприметной футболка и домашних штанах в клеточку. Одну за одной они открывали коробочки, висевшие на елке. Он – зелёными ленточками, Она – с синими. Оказывается, в каждой из них находились подарки друг для друга. Вот глупая я! Это же так трогательно и необычно!
Они обнимались и целовали друг друга после каждой открытой коробочки. Так мило! Я изменила своё мнение по поводу елки: их елка была самой совершенной из всех возможных. Огоньки с мишурой и звезда на верхушке теперь казались мне банальщиной.
Затем они переместились на кухню, где завтракали. Она сидела у него на коленях и кормила его маленькими бутербродами и, если я не ошибалась, – салатом оливье прямо из большой синей салатницы.
Весь следующий день они не выходили из квартиры, смотрели телевизор, ели в гостинной и уходили в дальнюю комнату, доступ к которой у меня был закрыт (видимо, это была спальня). С одной стороны мне хотелось подсмотреть хоть одним глазком как обустроена их спальня, с другой – мысли чем они там занимались заставляли меня, скромную семнадцатилетнюю девочку, опускать глаза и краснеть.
