Эл снова улыбнулся, совсем по-мальчишечьи, словно забыв о страшных ранах.
– Выбирает их Малыш! Понимаете? Малый вычислительный центр ещё в древности прозвали Малышом. Местные за сотни лет переиначили слово, превратив его в Младенца.
– Значит, это не христианская символика, – с облегчением вздохнул Лёшка. – Рад, а то как-то не по себе было.
– Нет, не христианская. – Эл ненадолго замолк, собираясь с силами. – Когда я увидел эти стручки в узоре, то понял, что к чему, и что нужно делать.
– И обманул их, – кивнул я. – Они ведь так и не узнали выбор Младенца… Малыша. Их те твари сожрали.
– Узнали, – изменившимся голосом сказал Эл. – Это не твари, это наши эмбрионы, малыши, которых мы создали…
– Для чего?! – Мы с Лёшкой не могли поверить. – Таких монстров?!
– Они не монстры! – Голос биолога зазвенел. – Это эмбрионы с незавершённым превращением. Вы же не сравниваете гусеницу и бабочку. Да и сами вы до рождения не были похожи на сегодняшних себя. Мы делали их для той планеты, они не принадлежат к земной линии Жизни и здесь погибли почти сразу: наша атмосфера смертельна для них. Я активировал контейнеры, пока вёл катер, и специально летел медленно – ждал, пока малыши проснутся. Недоразвитые эмбрионы при пробуждении умирают от голода и поэтому начинают пожирать друг друга. Я всё время боялся этого – что они проснутся и умрут. Они же малыши совсем, им страшно было и больно. Они жить хотели, а не убивать! Но если бы они по-настоящему родились и выросли… Они были бы очень красивы! А я убил их, убил сотни нерождённых детей, пусть и не Разумных. Я убил тех, кого должен был защищать!
Эла начало трясти, да так, что он чуть не упал, и мне пришлось подхватить его, стараясь не зацепить раны, но это было невозможно – на биологе живого места не оставалось. Он молча плакал, забыв о нас и не чувствуя ран. Он не плакал ни от побоев, ни в этот безумный день, но теперь не мог сдерживаться. Это была не боль истерзанного тела, а неизбывное, как у маленького ребёнка, горе оплакивающего своих близких человека. Он видел тех существ не всепожирающими тварями, а взрослыми прекрасными животными, он был их создателем, отцом, и оплакивал их, как своих детей, понимая, что снова поступил бы так же.
До меня дошло, почему он в ангаре встал около самой двери – хотел до конца оставаться со своими малышами, пусть даже так. И противостоял «хозяевам», готовым уничтожить весь мир ради мимолётной власти.
Мы молчали, не зная, чем помочь другу, и осознавая теперь, насколько он сильнее нас обоих – невысокий стеснительный парень, так раздражавший меня своей кажущейся наивностью. И своими, вроде бы неуместными, разговорами о детстве возвращавший нам силы и надежду все дни плена и допросов. Теперь мы оба начинали понимать то, чем жил Эл – древний, насчитывавший миллиарды лет, закон СРР: «
