Ёж отчаянно трусил, но свою линию пытался гнуть. Будьте любезны, Игнат Степанович, соответствовать добровольно взваленной на себя роли, не ровен час, прострелят то, что ниже пояса находится.
На прощанье, тоном, не терпящим возражения, попросил выйти на улицу хозяина дома.
– Ты звание моё хорошо запомнил? Где служу, слышал?
– Чего сказать-то хочешь?
– Узнаю, что Шуру обижаешь, твой труп никто искать не станет, понятно?
– Понятно, – усмехнулся Ермолин.
_________________________________
* Сайга – самозарядный гладкоствольный карабин с укороченным стволом.
** Исус – с одной буквой «И», как писалось до Никоновских реформ, и принято у староверов по сей день.
Заявление подали. Пришли чинно, подписали, где требуется. Женщина, принявшая бланки, с нескрываемым, почти болезненным любопытством смотрела на жениха, на невесту же – с жалостью.
– Не пожалела бы, Саша, – качнув высокой шевелюрой, вздохнула регистраторша.
Шура сморщилась, будто жмень недозрелой клюквы в рот набрала.
– Не пожалею, – пробурчала в ответ, тяжело встала со стула и отошла к двери дожидаться Игната.
Он чувствовал себя не лучше, окатил тётку тяжёлым взглядом, та стушевалась, уткнулась в допотопную, разлинованную от руки тетрадь, похожую на амбарную книгу, начала выводить буквы. Цивилизация на грани фантастики! Хорошо, что ручка шариковая и лампочка Ильича с потолка свисает, а не лучина горит как при царе-батюшке.
– Мне, наверное, уволиться надо? – еле слышно буркнула Шура, посмотрев исподлобья на Игната.
– Наверное, надо, – ответил Игнат, подумав про себя: единственное, что на самом деле нужно этой девочке – уехать в город, устроиться на работу, пойти учиться, найти друзей-приятелей, жить жизнью, которая и должна быть в её… – А сколько тебе лет? – он вдруг понял, что не знает о собственной невесте самых простых вещей.
– Двадцать три исполнится в сентябре.
– Взрослая, – улыбнулся Игнат, разглядывая застывшую Шуру.
Славная она, удивительно манкая, хоть и молоденькая совсем. Пробивается женственность в изгибах ладной фигуры, стройных ног, прикрытых тканью юбки, в узкой талии, подчёркнутой ремешком, в кофточке, вытачки которой не скрывали соблазнительной мягкости. Увидеть бы, что там, под слоем ткани.
Пришлось отогнать провокационные мысли. Двадцать три года, конечно, не семнадцать, вряд ли Шура невинная девушка, но пришло понимание, что ей нельзя предлагать провести время в горизонтальной плоскости так же прямо, как совсем недавно Любе. Не поймёт.
