– Всё хорошо., – Игнат улыбнулся, лёг рядом на бок, прижал застывшую Шуру к себе, обнял одной рукой, другой освободил несчастную губу из плена зубов.
Опустил губы к губам, лизнул по нижней, ставшей чувствительной, огладил верхнюю. Скользнул внутрь, ловя цветочный запах, вперемежку с горячим, влажным, прерывистым дыханием. Углубил поцелуй, постепенно наращивая напор. Контролировал собственные движения, порывы, жадность, ненасытность, с которой необходимо было наброситься, вцепиться, врезаться, ворваться, взять. Обладать здесь, сейчас, до скончания веков…
Он почти потерялся в собственной похоти. В тихих, срываемых почти насильно женских стонах. В оглушающем сердцебиении, которое отдавалась в ушах, шумело в голове бесконечным гулом, ульем желаний, оставленных на будущее, на следующий раз. Почти погряз в капельках жемчужного пота, который проступил на шее, груди, у женского пупка – настолько соблазнительного, нестерпимо желанного, что терпение балансировало за гранью человеческих возможностей.
И всё-таки он довёл тело Шуры до той самой готовности, когда сознание позволяет вынырнуть тайным, покрытым стыдом желаниям. Однако отчётливо помнил, что сверху нельзя, как бы ему ни хотелось, ни считалось менее травматичным – нельзя. И хотя не забыл про предохранение, позже попросту передумал – вандализм лишать невинности собственную жену в презервативе.
Приподнял Шурину ногу, закинул себе на бедро, зафиксировал тело так, что вывернуться не выйдет при всём желании. Осторожно вошёл, совсем немного, проваливаясь в зелень глаз, как в колдовской омут, на дне которого мелькнули сдерживаемые слёзы.
– Скажи, – шепнул Игнат, продавливаясь дальше, встречая рефлекторное сопротивление. – Скажи, что ты чувствуешь.
Он надавил сильнее, вошёл наполовину, остановился. Почувствовал, как впиваются ногти в его плечи.
– Не молчи, – повторил он. – Скажи, хорошая моя.
В момент, когда Игнат двинулся дальше, Шура, наконец, отмерла. Из глаз брызнули необходимые слёзы обиды, может быть, даже разочарования. Честные эмоции, которые были необходимы Игнату, которые в тот момент он считывал, как с открытого листа книги, но хотел слышать. Понимать, что и Шура их осознаёт, принимает. Не стыдится.
– Мне больно! – пожаловалась она. – Больно…
– Я знаю. – Игнат прижал Шуру сильнее, начал осыпать мелкими поцелуями лицо, по которым текли солёные, горячие слёзы. – Потерпи, потерпи немного. Совсем чуть-чуть.
Терпение действительно было на исходе, требовалось несколько сильных движений, чтобы довести процесс до логического завершения. Игнат посмотрел на взлохмаченные волосы, вьющиеся у висков, острый подбородок, зацелованные, приоткрытые губы, покрасневший кончик носа, порозовевшие щёки. Бледную шею, на которой быстро-быстро билась венка, выдавая волнение хозяйки, точно так же, как и взволнованный взгляд зелёных глаз.
