Они ели фисташковое мороженое, одно на двоих. Зашли в Макдональдс, как оголодавшие студенты, где Игнат проглотил два Биг Тейсти, объявив, что всё, что в рот полезло – полезно. Шура ограничилась обычным Чизбургером и Кока-колой, ни от того, ни от другого в восторг не пришла, но съела с аппетитом, несмотря на ночь.
А ещё они часто целовались. Не жадно, не жарко, не страстно, а просто часто, с наслаждением, словно продолжали лакомиться одним мороженым на двоих. Игнат чувствовал себя мальчишкой, бестолковым и отчаянно влюблённым. Пытался вспомнить, ощущал ли он подобное, и не мог припомнить ни единого раза.
В юности, во времена учёбы, на первый план выходило желание секса. Как ни припудривай сказки о взаимной любви, во главе угла всё равно стояла её величество похоть. Тогда Игнат влюблялся лишь в лёгких девушек, время на мороженое не тратил. После вошёл в силу, во вкус, бесцельные прогулки по улицам отошли на сто пятый план. Дорогие машины, шикарные, страстные, умелые женщины пришли на замену безотказным девчонкам. Сейчас же с Игнатом творилось непонятное, он бы сказал – влюблённость. Только в кого? Шура не была лёгкой девчонкой, не тянула на шикарную, умелую любовницу, и не факт, что с догмами, вбитыми в ежиную голову, она когда-нибудь станет таковой.
Завершили прогулку сеансом кино, недемократично расположившись в ВИП-зале, где Шура умудрилась уснуть во время главной эпической сцены, сладко причмокнув губами. Вот тебе и продолжение ночи, о которой размечтался Игнат – спасибо бесконечным поцелуям, тонкому стану в его руках, сладкому, притягательному дыханию.
Возвращались домой на такси. Шура проснулась, но поминутно закрывала глаза, а потом и вовсе уткнулась носом в шею Игната, засопела, щекоча кожу. Он улыбался всю дорогу, вопреки раздражению, которое неконтролируемо поднималось в нём – то ли на молоденькую жену, то ли на себя самого, беспросветного болвана. Терпи, полковник, генералом станешь.
Никто вступать в брак с почти ребёнком не заставлял. Спрятала бы Настя дробовик от греха подальше – закон есть закон, особенно если красноречиво надавить. Шура осталась бы в доме отца – не убил бы Ермолин дочь. Грех великий на душу не взял. Алёшка уехал бы в город, на учёбу – не страшны угрозы ненормальной девчонки с ружьём наперевес. А Игнат спокойно женился бы на любой другой. Шура и Люба не последние единоверки на земле. Сам выбрал бы «жену».
Вставать пришлось рано, хотелось проскочить к родителям без пробок. Шура среди ночи попыталась уйти к себе в комнату, пришлось рыкнуть, придавить хорошенечко к постели. Спать они будут в одной кровати. Что непонятного?
