– И что я буду делать? – полюбопытствовала Серафима.
Гаманец расхохотался:
– Симочка, ну что ты придуриваешься? Соратницей будешь. Ты же так много знаешь.
– А я думала, на работу возьмете, – разочарованно произнесла Серафима.
Она, конечно, немного по привычке придуривалась.
Гаманец жарко задышал ей в ухо:
– Глупышка, это и есть самая почетная и ответственная работа. Не только зарплату, премиальные будешь получать. А разве у тебя есть другие перспективы? Только одна – загреметь за решетку. А детки?
– Но это ж стыдно, – вяло сопротивлялась Серафима.
– Засунь свой стыд знаешь, куда? – вскипел Гаманец. – Кому ты нужна с четырьмя детьми? Только нашей родной милиции.
«А тебе?» – едва не спросила Серафима. Она даже не знала, свободен ее ухажер или женат. По натуре она была женщиной гордой, но не знала, что со своей гордостью делать.
– Завтра придешь, и мы подпишем один документик, – сказал, довольный вербовкой Гаманец. – Подпишешь и торгуй хоть краденым, хоть некраденым. Никто тебе слова не скажет. Будешь, как наш сотрудник, на особом положении.
И Серафима покорно пришла и покорно подписала. И поздравил ее с новой работой сам начальник уголовного розыска. Потом его подчиненные вышли, и начальник попил с Серафимой чаю с подушечками наедине. И еще насыпал ей в кулек, для деток. А на прощанье предупредил, что в некоторых случаях сам будет встречаться с ней на конспиративной квартире…
– Я потом только узнала, что у них все агентки в двойном использовании, – сказала Серафима.
– Что было дальше? – спросил Михаил.
– А что дальше? Начала работать. Только о многом, что удавалось узнать, я не говорила: жалко было сдавать людей. Ведь у каждого спекулянта тоже дети. Гаманец на меня орал. Говорил, плохо работаю, зарплаты лишал. Дети мои сидели впроголодь. Грозился даже посадить. Я потом только поняла, что он специально меня готовил. Я нужнее была не на воле, а в следственном изоляторе. А как-то раз на конспиративную квартиру приходит сам начальник угрозыска и говорит: так и так, Сима, поймали мы убийцу, а доказать ее вину не можем, поработала бы ты с ней. Это как же, говорю, я с ней поработаю, она ведь у вас сидит. А мы, говорит, подсадим тебя к ней, а ты ее вызовешь на откровенность. Глаза у тебя, смотри, какие. Я сам готов тебе исповедаться. Я говорю: а вдруг меня в тюрьме кто-нибудь узнает? Начальник как расхохочется: нет, Сима, ты у нас особо ценный кадр, мы тебя побережем.
Дали Симе командировочные, и поехала она в другой город. Там встретили, заставили назубок выучить легенду, поставили задачу и посадили в камеру к той самой убийце. Но она не стала лезть к ней в душу, что-то выведывать. Видит, женщина мучается. Говорит ей: покаялась бы. Та задумалась, плачет. И Сима молчит, не навязывается. На другой день убийца сама спрашивает: а может правда, признаться? Это, отвечает Сима, тебе решать. Убийца: а как бы ты на моем месте сделала? В общем, написала она чистосердечное признание. Начальство было довольно. Премию Симе выписали. А Она уже не рада была никаким деньгам. Дети ведь одни остались. А ей говорят: может, еще задержишься? Тут есть одна крупная воровка: надо бы и с ней поработать. Сима отказалась. Тогда ей говорят: ну, в этом случае, премии тебе не будет. Пришлось согласиться.
