Отодвинув горшок на шесток, нагребла остатки углей вокруг него, подмела гусиным крылом под печи, посадила хлебы и закрыла устье деревянной заслонкой. Теста вышло на три больших каравая.
Она достала с полки маленький берестяной ларчик, вынула сережки-полумесяцы и вдела их в мочки, оттуда же достала осколок зеркальца, зажала в ладони и стала любоваться подарком возлюбленного. Затем села на лавку и задумалась. Ясно было одно: с Семеном ей не жизнь, хоть и венчанные. А Гришенька вроде в жены хочет взять, токмо, грит, из Сибири бежать надо… Да вот и духовник, отец Ипат, когда исповедывалась, сказал, что сие грех великий, от мужа Богом данного бежать. Муж не башмак, с ноги не скинешь! От сего душа в смятении все дни, молитвы не помогают… Куда же судьба ее повернет…
С час, наверное, просидела, с грустными мыслями. За дверью услышала шорканье и догадалась, что вернулся муж и очищает на крылечке грязь с сапог.
Дверь открылась, перешагнув через высокий порог, вошел Семен. Снял с головы валёнку, кинул на лавку у двери и перекрестился на красный угол. Размотал суконную опояску, снял промокший насквозь армяк и повесил на деревянный штырь ближе к печи. Рядом повесил зипун с темными от мокроты пятнами на спине. Молча сел на лавку у дверей и с трудом опустил разбухшие волглые голенища сапог, затем встал, оперся о стену правой рукой и, упираясь в носок одной ноги пяткой другой, снял сапоги.
Заметив, что ладонь почернела от сажи, сердито сказал:
— Пошто стены-то не помыла, хуже, чем в бане, в избе!
— Завтра вымою, — смиренно сказала Устинья, собирая на стол.
— Уже всю седмицу завтраками кормишь! Опять к Гришке бегала, бл…дина дочь!
Устинья промолчала, положила в деревянное блюдо паренку, рядом поставила квашеной капусты, постное масло, налила из кринки в деревянный же стакан молока и стала менять догоравшую лучину в светце.
Семен отрезал ломоть от каравая, обмакнул репу в масло, посолил и сказал недовольно:
— Петров пост ведь миновал, могла бы и посытнее чего сготовить! Репа брюху не крепа!
— Из чего готовить? Ничего ведь нет, окромя перловки.
— Ладно, завтра рыбы наловлю, — примиряюще сказал Семен, — садись тоже, поешь…
— Щас токмо хлебы выставлю.
Она достала деревянной лопатой караваи на шесток, постелила чистую холстину на лавку, положила караваи на нее рядком и накрыла полотенцем.
— Лошадь-то ведь Гришка твой скрал…. — не глядя на нее, сказал Семен.
— Остяцкий ведун Мозатка.
— Откель ему знать, не видал, поди!.. — садясь за стол, робко возразила Устинья.
