— Многая ле-ета! — раскатистым эхом отозвалась площадь.
— …Дабы даровал Господь Бог нашему государю великому и христолюбивому воинству свыше победу и крепость, и храбрость, и одоление на все видимые и невидимые враги и возвысил бы его царскую десницу над бессерменством, и над латинством, и над всеми иноплеменными языки, иже бранем хотящая, даровал бы победу и крепость воеводам сибирским, томскому воинству и воеводе князю Иосипу Ивановичу…
При этих словах Щербатый важно вскинул голову, оглядывая толпу, а Федор Пущин неприязненно подумал о Киприане: «Не по чину чествует воеводу, с государем равняет…»
Однако завершил молебствие Киприан возгласом:
— Да здравствует великий государь в нынешний год и в предбудущие многие лета и вовеки!
После крестоцелования и водоосвящения из храма вынесли икону Симеона Столпника и двинулись крестным ходом с Воскресенской горы к мосту через Ушайку и затем по прибрежной улице к Благовещенской церкви, далее миновали Уржатку и повернули обратно к Воскресенской горе.
После крестного хода многие разошлись по домам, но немало казаков и посадских от Троицкого собора направились тут же к съезжей избе. Федор Пущин велел жене идти к зятю, а сам пошел к съезжей.
По обычаю первый день новолетия был срочным днем для внесения пошлин, податей и долгов. Москве подражая, воевода Щербатый сделал и в Томском городе сей день судебным днем. Уже подьячий судебного стола Василий Чебучаков разложил на столе перед избой челобитные и жалобы должников, дабы озвучить их перед воеводой. А тот бы решил, что делать.
Осип Щербатый воссел на стул с подлокотниками, обитыми рытым бархатом, и дал знак Чебучакову. Тот возгласил:
— Васька Мухосран, подходи!
Из толпы вышел плечистый рыжебородый казак и недовольно сказал:
— Васька Сапожник я!
— Неча на прозванье пенять, коль на роже написано! — захохотал Щербатый.
В толпе ему подхихикнули, но Васька зло крикнул:
— Сапожник я!
Все лицо его было усыпано черными точками. Сколько ни выдавливал Васька восковых червячков с черной головкой, а все не убывало. Тем же страдали его старший брат Кузьма и младший, Данила. Отсюда и обидное прозвище. Были братья конными казаками, но каждый в городе знал, что лучше их сапоги никто не стачает.
— Васька задолжал за промыслы три соболя в казну и подал челобитье, дабы сию недодачу простить! — объявил Чебучаков.
— И за ради чего, Мухосран, мы сие прощать должны? — ехидно спросил Щербатый.
— А того ради, что тех соболей ты у меня, Оська, забрал себе, а они для казны были припасены! — крикнул Васька.
