Так что развлекали себя как могли – кто во что горазд. И вот угораздило же меня перед обедом нарваться на этого обалдуя. А тот возьми, да облапь телеса Ольги. Я от неожиданности застыл соляным столбом, не зная что предпринять.
Хотелось въехать наглецу в ухо – но, вроде как, свой. Жалко. А с другой стороны, отбрить хама как-то нужно. И пока я скрипел мозгами, этот неусидчивый тип жарко так задышал мне в ухо:
– Вижу, красавица, соскучилась по мужской ласке. Пойдём со мной. Я тут одно местечко знаю – знатно время проведём.
И тут же, видя моё непонимание, быстро добавил, пока я ещё не успел ничего ответить:
– Смотри – какая мягкая, да норовистая кобылка. Радуйся: боец Красной Армии тебе знаки внимания оказывает, бабская твоя душа. Ты ж, небось, в своей деревеньке акромя коров никого никогда и не видывала.
И похабно так подмаргивает. Дескать, ”а не пора ли нам пора?”.
И так мне противно вдруг стало. Понял я, отчего этот хмырь не понравился. Когда меня облапил – так и дошло: не ранен он в бою вовсе. Самострел. Пока я пребывал в ступоре, подсознание вмиг разобралось в ощущениях и всё разложило по полочкам. Осталось только узнать подробности.
– А ты, мил человек, грабки-то свои прибери, – озлился я, пытаясь оттолкнуть назойливого типа, – А то, неровён час, ещё одним ранением обзаведёшься. Токма ужо интимного характера. Бо выдерну с корнем – и скажу, шо так и было.
– Ой, какие мы нервные, – осклабился оппонент, ещё сильнее притянув меня к себе, – Радоваться должна, шо такой геройский боец как Петро Онищенко табе внимание оказыват.
– Ты, Петя, такой херой, который окромя филея фрицам ничо показывать не обучен. Или, думаешь, раз баба – в ранениях не разбираюсь?
И пока охальник не сообразил куда ветер дует, зашипел на него не хуже соседской злобной кошки, ещё активнее отталкивая его от себя:
– Ошибаешься, паскудник! Я твою харю здесь уже несколько дней наблюдаю. И сдаётся мне, что хероизм твой только на одно заточен: как по-херойски с поля боя драпать впереди собственного визга. Думашь, не вижу, что у тебя за ранение? Так самострел ты, а не герой. Трибунал по тебе плачет горючими слезами – аж заливается.
– Что? Что ты, гнусная тварь, сказала? – перекосилось от злобы лицо Петра и он с силой ухватил меня за плечи, тряся словно грушу, – Да я из тебя щас отбивную сделаю, подстилка фрицевская. Думашь, не знаю, чем ты там в своей деревушке занималась? Кажному фрицу дырку свою предлагала за пайку, курва синюшная. Морду вон как разукрасили – видать, молода, да не объезжена. Небось, уму-разуму учили? А, сука?..
