– и вот решила попробовать вновь.
– Закончим наш теоретический спор. – Я встал. – Брат Октавий, никто не помешает нам добраться до Памье, и да послужит риза нам общей защитой. Однако же, брат Октавий, возбраняю вам на дальнейшее общаться с братом Петром, дабы не искушать его без нужды.
Девушка рассмеялась:
– Это понимать как комплимент, отец Гильом? Или это ваша обычная шутка?
– Обычная шутка? – Я развел руками. – Брат Ансельм, разве я когда-нибудь шучу?
Ансельм не ответил, но до меня донеслось нечто вроде ироничного покашливания.
– А ты, Ансельм… простите, отец Ансельм. – Анжела вновь рассмеялась, но смех был полон злости. – Почему ты не хочешь взглянуть на меня? Тебе страшно? Или… противно?
Ее волосы, когда-то наверняка спускавшиеся ниже плеч, как обычно носят за рекой По, теперь были коротко и грубо острижены. Странно, но это почти ее не портило.
Ансельм медленно повернулся и встал. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.
– Вы очень красивы, донна, – негромко, но очень серьезно проговорил итальянец. – Кто скажет иное, поистине будет лжецом перед лицом Господа и людей. Однако у каждого свой обет. Ваш отец никогда не воровал. Я принял обет бенедиктинца и обязан его выполнять, иначе буду ничем не лучше вора. Прошу меня понять, дочь моя.
Да, мальчик иногда умеет говорить убедительно. Анжела помолчала, затем опустила голову и тихо проговорила: «Простите, отец…»
Ансельм кивнул и направился к погасшему костру, даже не оглянувшись.
– Я его обидела? – Анжела вздохнула. – Извините, отец Гильом, но я всегда считала, что монахи – обжоры, распутники, ханжи…
– …И лицемеры, – кивнул я. – А монахи считают жонглеров ворами, разбойниками и еретиками. Да простится нам всем… Пора спать, брат Октавий.
…Я долго не мог заснуть – быть может, мешал мощный храп Пьера, беззаботно видевшего седьмой сон. Оглянувшись, я заметил, что Ансельм тоже не спит.
– Брат Ансельм, – шепотом позвал я. – Что вас тревожит? Вы считаете, что мы поступили не так, как должно?
– Нет, – немного помолчав, ответил он. – Меня тревожат совсем другие вещи.
– Какие?
– Сеньор д’Эконсбеф и пустая дорога.
Наутро мы продолжили путь, но уже в другом порядке. Брат Ансельм пристроился к Пьеру, дабы, как пояснил он, позаниматься с ним латынью. Я догадывался, что наивного нормандца будут обучать очередной песенке, но возражать не стал. Мы с «братом Октавием» шли сзади. Анжела пару раз пыталась заговорить, но я отвечал односложно, и в конце концов она замолчала, решив, вероятно, что я все-таки ханжа и лицемер.
