Нередко в нашем доме мне приходилось читать солдаткам эти письма с фронта. Часто женщины собираются вместе, чтобы коллективно прочитать письмо, порадоваться друг за дружку. Хозяйка письма усаживает соседок, сама садится за стол, подперев кулаком щёку.
Я раскрываю треугольник письма и в полной тишине начинаю читать. Слушают жадно, затаив дыхание, утирают платками повлажневшие глаза, и мне кажется, что в эту минуту от каждой солдатки, словно радиоволны, невидимыми чёрточками несутся их мысли, чувства к своим родным, близким, туда, где за много километров бьются насмерть с врагом их мужья, сыновья, братья. Кончаю читать, с минуту в квартире тишина, потом становится шумно, и все торопятся высказаться:
– Слава тебе господи, жив, здоров, не поранен.
– И воюет славно в этой антиллерии, из пушек, значит, в немцев стреляет.
– Ишь ты, вроде Егор-то у тебя, Настасья, тихой был, неприметный, а смотри-ко как развоевался!
– Поневоле развоюешься с этой немчурой!
– А туго, бабы, там нашим мужикам, ой как туго! Намедни заходила я к золовке, читала она мне письмо от своего мужика, так обе ревмя ревели, что эта немчура с нашими городами, деревнями и народом делает! Грабят, измываются, убивают невинных, жгут. Дай, господи, силы солдатам нашим, чтобы прогнали злодеев.
– Тут, Парасковья, мало силы, тут техника нужна. Вон у них, злодеев, сколь эропланов да танков! Вот он и прёт как саранча.
– Конец видно белому свету пришёл! А всё, бабы, ведь по писанию как есть идёт, там сказано: за грехи наши людские такая будет война, что все будем гореть в огне неугасимом!
– Да что ты, Марья, ерунду мелешь! – поднимается из-за стола тётя Настя. – Оно конечно, такой войны ещё не было, но я скажу, что погодите, узнает ещё Гитлер и силу нашу! Уехали на войну мужики наши, тяжело нам без них, но ничего – управимся. Погодите бабы, захлебнётся Гитлер своей же кровью!
– Слышь, Настасья, а от Павлушки, сына твоего, было известие?
– Недавно получила, пишет: направили в школу на командира.
– Счастливая ты. А мой Степан всего одно письмо прислал с дороги и как в воду канул, не знаю, на что и подумать.
– Напишет, не тужи. Погодите, бабоньки, прогонят немцев с нашей земли, и все вернутся. А сейчас не расходитесь, я по такой оказии поднесу вам по рюмочке, у меня с проводов сына осталось, а пить некому.
Понимая, что я теперь лишний, ухожу из комнаты, скоро из квартиры тёти Насти доносятся песни захмелевших женщин.
Иногда солдатки просят меня написать письмо на фронт. Чаще всего с этой просьбой обращается тётя Дуся Гладышева, из восьмой квартиры нашего дома. Женщина средних лет, она просит зайти к ней, достаёт листы бумаги, я сажусь за стол, макаю в чернильницу ручку и жду, тётя Дуся начинает диктовать.
