Атиров меч. Книга первая. Сказ о Дайири | страница 47
Рассвет не заставил себя ждать. Да только охотнику не верилось, что ночь была на самом деле. Открыв глаза, Дор заметил, что койка, где спал Ош, уже пуста, а под его ногами у кровати, прямо на полу спит та самая прислужка.
– Эй, а этот где? – тихо спросил Дор, легко тронув за плечо спящую.
Девчуха, еле разомкнув глаза ото сна, встала и проводила Дор Ийсу в зал.
Ош сидел за тем же столом, только уже с миской похлебки перед собой. Мелькнув взглядом на появившегося в зале бардака охотника, верзила, нахмурившись, еще больше навис над столом, ссутулившись.
– Мне принесут что-нибудь выпить?
С этими словами Ош запустил свободный табурет в верстак с бочками. Дор подошел к верстаку и, подобрав табурет, уселся на него за столом напротив громилы.
– Собрался куда-то идти? – спросил Ош, оглядев охотника.
Дор сидел перекинув рюкзак через плечо и подпоясавшись.
– Да. Как называется твое родное поселение?
– О, мы и об этом вчера поговорили? – верзила, нахмурившись, добавил – Копкой. Тебе зачем?
– Затем, что мне нужно быть в Копкой.
– Отличная новость,– видно, что хмель испортил великану и самочувствие, и настроение. – Ну, доброго пути.
– Ты идешь со мной.
– И в кого ты такой отчаянный?.. С чего бы?
– Гая Итра – мать моей дочери. Рёвен, о котором ты говорил вчера, пленил ее и разорил мое селение. Я лично убью его. И ты мне в этом поможешь.
Ош изучающе смотрел на Дор Ийсу. Молчание было долгим. Потом Ош отвернул взгляд на окно и, прищурив глаза, постучал не глядя ложкой по миске с похлебкой и глубоко вздохнув, хрипло сказал:
– Путь до Копкой займет семь дней.
– Бежать будем с рассвета до сумерек, – ответил Дор, как о решенном.
Ош повернулся и, посмотрев на лицо собеседника, растянул правый край губ в хищной ухмылке в ответ.
Второй вечер к ряду в долине рудников проводил Мидра. Он ждал вестей. Еще прошлым утром старец поднялся в расселину у холмов, откуда, как на ладони была видна и долина, и мерные вереницы обозов с рудой, рабы волокущие цепи и телеги, и Идолим. Великий город, как огромный зверь, жрал всех, кто стоял перед его входом, как перед разверстой пастью, с прямой спиной и сплевывал уже обглоданных и согбенных, в рудники и лачуги под своими стенами. Непрерывное кишение жизни, которое под вечер отдавалось лишь буйными криками, плачем и стенаниями, хмельными драками и всем тем, что там за стеной называлось ходом жизни.
Мидра смотрел на небо. Еще сумерки и рано разводить огонь. Ночи становились теплее и уютнее. Именно в такие ночи разум предает неге то, что называют воспоминаниями. Время превращает память в отрезок пространства, наполненный мирами, в которых всё становится разным, всё и все, даже тот, кому принадлежат эти созданные миры. И эти миры живут той жизнью, которой их наполняют оставленные в них эмоции. И цвет этих эмоций отделяет один мир от другого. Кому как не ему, живущему вне времени ведуну, этого не знать. Стоит лишь закрыть глаза – и вот она гладь речной воды, несущая его ладью, наполненную верными ему воинами, и воинский азарт, рождаемый где-то в груди, как яростный крик, когда видишь лихого и бесстрашного противника перед собой. Сделай два шага и видишь ночь за пологом землянки и легкое шуршание шкур за спиной. И так это странно, что все и сладкая истома, и вкус своей и чужой крови в ноздрях при сражении, становится одинаково отрывистым и из всего пройденного остается лишь ощущения пережитого. Опыт увиденного, отрывками наполнявший прошедшее время. Отдельный мир, видимый в памяти, живущий уже вне времени. Какому из этих миров отдать эту ночь?