– Нинель Сергеевна, а остальные?
И я увидела, что в руках выскочки больше не осталось тетрадей. Их не всем вернули.
Нинель Сергеевна, которая тем временем писала на доске дату и тему урока не поворачиваясь, ответила.
– Не успела вчера все проверить, Мария Федоровна допроверяет и занесет.
Меня как громом ударило. Мария Федоровна тоже была учителем русского и литературы и вела у нас лишь несколько раз на замену нашей.
Митька наклонился ко мне через проход между рядами парт:
– Слышь, повезло тебе!
А я сидела не шелохнувшись. Почти не дыша. Я приготовилась к войне, уверенная в своей победе, приготовилась к триумфу. Он бы наступил при любом раскладе: плохая отметка – Нинель Сергеевна злится, отнеслась предвзято, хорошая – Нинель Сергеевна выше своей обиды и по достоинству оценила мое сочинение. А тут она просто позорно ретировалась. Ну и класс был, конечно, разочарован, они, злые на меня, хотели возмездия.
После урока Митька подошел ко мне:
– Угадай что у меня?
– Пять- Пять?
Митька усмехнулся:
– Почти. Три-три.
– И ты доволен?
– Стабильность, блин – и он улыбнулся во весь рот.
Ну, хоть кому-то хорошо, подумала я. Хорошее настроение было потеряно безвозвратно. Оценка меня уже не интересовала. И когда на последнем шестом уроке, Мария Федоровна зашла в наш класс, и с позволения учителя физики раздала оставшиеся тетради, я свою даже не открыв, убрала в сумку.
Дома я швырнула сумку под свой письменный стол и завалилась на кровать. Ворочалась, негодовала и не заметила, как уснула. Разбудил меня стук в дверь. Это папа стучался ко мне.
– Телефон – он стоял на пороге моей комнаты и протягивал мне мобильный. Я, помнится, оставила его на тумбочке в коридоре. Телефон звонил. Я привстала с кровати, взяла у папы телефон. Звонил Митька. Не ответив, я его отключила и убрала телефон под подушку.
– Ты ела? – спросил папа, стоя на прежнем месте.
Я долго смотрела на папу, пытаясь прийти в себя после беспокойного сна.
– Что за глупости? – слабым голосом сказала я ему.
– Ты о чем?
– У нас же никогда не было семьи. Мы живем как в общежитии, только кухня общая. А так каждый сам по себе – мой голос немного окреп, а я сама начинала раздражаться – всем друг на друга наплевать. Ты же взрослый человек! Ты берешь и приносишь жертву, ради чего? Кому нужно чтобы мы жили здесь все вместе? Кого ты боишься обидеть?
Я выдохнула, но сердце бешено колотилось. А папа лишь сказал:
– Я клубнику принес.
И вышел.
Я ринулась к письменному столу, залезла под него, нашла школьную сумку и сидя на полу, вытряхнула ее содержимое себе на колени. Нашла тетрадь с сочинениями и открыла ее. Пропущенная грамматическая ошибка и две запятые, одна запятая лишняя. Четыре-четыре. Холодные, равнодушные цифры. Двойки, пятерки, или даже тройки – говорящие, хорошие, плохие, обидные, воодушевляющие! Хоть что, только не эти глухие четверки. Мне было обидно, больно. Я разрыдалась.
