Мы прожили год, и она ушла впервые. Не знаю почему. Я искал ответ в своих воспоминаниях. Искал в ее записях. Например, она писала:
«Он – то приласкает меня как котенка, то отшвырнет. А чем я не котенок? Маленький, всклокоченный, бездомный». И не было в тех записях свидетельства какого-то нарастающего недовольства, копившейся обиды. Нет. Просто она пришла однажды с работы, зашла в спальню и закрыла дверь. Через полчаса она вышла оттуда с сумкой.
Она остановилась передо мной. Ее голос дрогнул, когда она еле слышно сказала:
– Я поеду жить к Лене.
Я понял, что к Лене, но как-то не сразу понял, что она уходит.
– И нужна ты ей там? – безразлично спросил я.
Ксюши не было с неделю. Я избегал встречи с ее родителями. Когда случалось увидеться, я отворачивался, не здоровался. Я читал ее записи, копался в ее вещах – не знаю, что я искал, но все это позволяло мне не так остро чувствовать ее отсутствие. Потом не выдержал, и поехал к Лене. Та жила на окраине города. У нее был большой дом с высоким забором. Из-за забора на меня лаяла разъяренная собака. И все во мне было за то чтобы убраться отсюда. Одна мысль о том, что в этот самый момент Лена на своей роскошной кухне поит чаем маленькую бедную Ксюшу и слушает рассказы о том, какой я плохой муж, и снова говорит, как тогда: «Что на нем свет клином сошелся что ли?» приводила меня в бешенство. Я уже собирался развернуться и уйти, но еще сильнее забарабанил в ворота.
Вышел Ленин муж.
– Здорово – пожал он мне руку.
– Ксюшу позови – сдавленным голосом проговорил я.
Внутри я весь жался. Он не закрывая двери, скрылся за забором. Через несколько минут вернулся.
– Заходи.
Он уходил привязать собаку.
Я никогда не был в их доме, несмотря на Ксюшины уговоры и приглашения Альберта на «шашлыки».
– Я здесь подожду – сказал я и не сдвинулся с места.
Альберт пожал плечами и снова ушел. Он был старше Лены на десять лет, ему было около тридцати. Низкий и коренастый, он всегда был спокоен и сдержан. Мы виделись с ним редко, только в доме Ксюшиных родителей. Когда он входил в их квартиру, она сразу становилась как будто меньше и беднее. Может, поэтому все, кроме Лены робели перед ним.
Вышла Ксюша. Прикрыла за собой тяжелую дверь, и мы остались стоять на улице. Было уже темно, над нами горел фонарь.
– Пошли домой – сказал я ей.
У меня не было доводов, у меня не было чувства вины, не было больше слов. У меня был только я. И я ее обнял. Ксюша не сопротивлялась. Она уткнулась лицом мне в грудь и жадно вдохнула мой запах. И этого ей было достаточно. Думаю, она очень соскучилась за эту неделю. Мы оба знали, как ей сейчас будет стыдно смотреть в глаза сестре. В миллионный раз стыдно за свою унизительную любовь ко мне. И зная это, с поникшей головой Ксюша пошла за своим узелком.
