Я остановился у дверей магазина. Нужен шоколад, убедил я себя, чтобы войти туда. Взял шоколад. К нему коньяк. Еще сладкого вина.
Вышел из магазина и пошел туда, откуда пришел. Вошел в цех, уже ели торт. Я поставил пакет на стол.
– Вы куда пропали, Николай? Мы вас ждали, ждали, и уже торт начали…
– Да я дрянь вашу не пью, – сладострастно улыбнулся я и достал из пакета коньяк. Вино вручил Лизе, она увлеклась этикеткой, шоколадку дал Даше.
Мы с Толиком пили коньяк, девчонки вино, резчик Ваня не пил вообще. В офисе включили на компьютере музыку. Шутили, пританцовывали. Ваня ушел первым, ему было скучно. Потом засобирался Толик, предложил развести по домам девчонок, ушел ждать их в машину. Девчонки наспех прибрали со стола. Я допивал коньяк.
– Даш, задержись немного, надо лифлет один сделать – сказал я, лаская взглядом гладь коньяка в стакане.
Лиза шаловливо глянула на Дашу пьяными, завистливыми глазами. Даша и раньше бывало задерживалась для выполнения моих сверхурочных поручений.
Лизка накрасила губы, помахала нам рукой и поспешно удалилась. Даша села ко мне на колени, я допил коньяк, смял стаканчик.
Ксюша никогда не просила ее нарисовать. Меня это, признаться, интриговало. Она приходила по вечерам, после школы, садилась на диван, который служил мне кроватью, подбирала под себя ноги и листала мои книги по живописи. Иногда, молча, иногда, спрашивала что-то, показывая мне картинку кверху ногами. Я, как обычно, в этот час сидел за мольбертом, писал, и часто забывал, что кто-то теплый есть в комнате кроме меня. Я вздрагивал от ее вопроса, лениво отвечал. Обнаружив ее существование, думал о ней. Размышлял: а есть ли в ней сила? Сила, которая часто скрывается в тонком теле, за невыразительным лицом, за дрожащей душой.
– Расскажи что-нибудь о себе – просила она, желая завести разговор.
– С чего начать? – спросил я, не отрываясь от работы.
– С начала – пожала она плечами.
– Ну, началу я свидетелем не был, только с маминых слов могу. Например, в первый свой день я первый из прочих малышей в палате роддома обделался черными липкими какашками, что обозначило начало жизнедеятельности моей пищеварительной системы.
Ксюша обиделась.
– Опять ты гадости говоришь.
– Зря ты так, – успокаивал я ее – мама очень мной гордилась в тот момент.
Помолчали.
– Да и что тут гадкого? Ты хотела обо мне – оно и есть. Или ты о душе? Не думаю, что она у меня важнее.
Сжалился и решил немного ей уступить:
