«Только не сейчас! – умоляла себя Полина. И она моргала, моргала, моргала. – Только не сейчас!».
– Я к дедуне, – сдавленным голосом произнесла она.
Полина знала, она нашла отличный выход, просто лучший. Теперь она могла уйти, не прося на то у бабушки позволения, не сочиняя небылиц про неотложные дела. Ведь бабушка сама от нее отвернулась, услышав о дедуне. Отвернулась в прямом и переносном смысле. Она незамедлительно начала рассказывать дочери:
– Я же, Варвара, снова звонила в управляющую компанию. Я им сказала, буду звонить каждый день, пока…
Она начала свой рассказ так скоро, торопливо, будто пытаясь потопить в нем Полинино «к дедуне». Будто одно упоминание о нем оскорбляло ее слух. И выражение бабушкиного лица это вполне подтверждало, хотя она и пыталась придать ему невозмутимый вид.
Полина шла через погруженную в молчание гостиную, мимо безмолвного телевизора, лишенного своего единственного достойного оппонента. Когда приходила бабушка, дедуня выключал телевизор и уходил в свою комнату так же стремительно, как только что бабушка отвернула от Полины свое лицо.
«Интересно, каково быть человеком, чье присутствие все хотят просто пережить?» – думала Полина про бабушку.
Однажды в детстве дедуня сказал Полине, что бабушка – вампир. Полина знала, что такое вампир, и начала по ночам прибегать к маме в кровать. Перелазила через спящую Варвару и прижималась к ее спине. С ощущением полной безопасности Полина спокойно спала так до утра. Потом оказалось, что дедуня говорил про каких-то энергетических вампиров. Он говорил Варваре, а Полина подслушала, что бабушка питалась их энергией, но переусердствовала и, когда поняла, что питаться больше нечем, ушла. «Может, папа тоже был вампиром, – думала тогда Полина, – и его тоже вынудил уйти голод?».
Потом Полина пару раз видела по телевизору передачу, из которой дедуня понабрался идей. Но бабушку она не любила не за придуманный им вампиризм, и не за то, что она ушла, а потому что бабушка заслоняла собой солнце. Ее было так много, что, куда бы она ни приходила, всем остальным сразу становилось тесно. Поэтому и дедуня сразу уходил в свой угол, поэтому и Полина сейчас шла к нему.
Хотя иногда Полине казалось, что в дедуниной теории есть что-то правдоподобное. Полина ведь помнила те времена, когда мама, щебеча, порхала по квартире, улыбалась себе в зеркале, долго разговаривала по телефону. Когда папа не прятал от Полины глаз. Когда поднимал ее с ковра на полу и кружил в воздухе под бабушкины возмущенные визги. Дедуня тогда готовил свой фирменный плов, рассказывая в тысячный раз про своих узбекских сослуживцев, которые его этому делу научили. У него тогда вообще было много историй. Он частенько сажал Полину к себе на колени и рассказывал их одну за другой. Бабушка, чем бы она ни была занята, приходила его перебивать. Говорила, что в прошлый раз эту же историю он рассказывал иначе, а в позапрошлый у нее так вообще был иной финал. Говорила: «Не забивай ребенку голову». Но дедуня ее всегда побеждал, на каждый ее довод у него было еще по истории.
