ДОРИАН. Стало быть, оба живы.
АНТУАН. Вот и хорошо! На кладбище и так две аллеи с вашими пациентами. Пора бы уж остановиться.
ДОРИАН. А когда все выяснится?..
АНТУАН. …Вы станете очень знаменитым – не всякий способен оживить мертвеца.
ДОРИАН. Но в нашей гильдии так не принято.
АНТУАН. Я знаю, у вас если взялся, то доведете дело до конца. Но ведь надо хоть изредка нарушать традицию. И потом, вы получили гонорар и дали покойнику слово.
ДОРИАН. Теодор Эмильевич жив.
АНТУАН. Да разве это жизнь для такого человека?! Учится хромать в семействе Бруно.
ДОРИАН. Его жена растрезвонить историю по всему городу.
АНТУАН. Чья жена?
ДОРИАН. Новая. Теодора Эмильевича – молочница.
АНТУАН. Да ей-то какой смысл языком чесать? Мужчина, как и раньше, при ней. И не хромает.
ДОРИАН. Но ты же говоришь, учится хромать.
АНТУАН. Самую малость. В силу семейной традиции. Кстати, вы легко можете вылечить его, и это только прибавит вам клиентуры.
ДОРИАН. Не впутывай меня еще в одну вашу аферу.
АНТУАН. Хорошо, пусть человек хромает. Забудем о клятве Гиппократа. А за язычок Катрин не беспокойтесь.
ДОРИАН. Какой Катрин?
АНТУАН. О жене молочника. Она тоже хорошо получит.
ДОРИАН. И как она встретила ваше предложение?
АНТУАН. Молча. И обещала молчать и дальше. А если что-нибудь ляпнет, молочник ее поколотит.
ДОРИАН. Который лежит в гробу вон в той комнате? (Указывает в сторону «мертвецкой».)
АНТУАН. И этот тоже. Но сначала тот, который учится хромать. А вот и он.
(В комнату с шапкой в руке входит БЕРГЕНС. Он заросший, в потрепанной одежде. В другой его руке – бидончик с молоком.)
АНТУАН (Бергенсу). Бруно, бестолочь кривоногая, сколько раз тебе говорить, молоко у нас оставляют на кухне!
(Бергенс оглядывается по сторонам. Удостоверившись, что посторонних нет, показывает Антуану кулак.
БЕРГЕНС (тихо). Ну как он… поживает?
ДОРИАН. Теодор Эмильевич, лежит. Что ему сделается?
АНТУАН. Наш знаменитый врач Дориан запретил близко подходить к покойнику. Опасается инфекции.
БЕРГЕНС. И правильно сделал, тут не сватовство со смотринами. А Элиза как?
ДОРИАН. Плачет ваша супружница. Вот что вы с ней сделали!
АНТУАН. Да она и при живом-то плакала почти каждый день. Ей не привыкать. Теодор Эмильевич ее так изводил.
БЕРГЕНС. О покойниках плохо не говорят. Пора бы уж запомнить. Особенно, когда он стоит перед тобой.
АНТУАН. Теодор Эмильевич, пожалуйста, не путайте нас. Войдите в наше положение, не упоминайте себя сразу в нескольких лицах.
БЕРГЕНС. А ты не болтай лишнего!
