Ничто того ведь не изменит, что должно случиться.
Тебе поведаю я ныне обо всём открыто,
Ведь совершенствовать себя, при этом сознавая,
Что в будущем всё, что ты делаешь, будет забыто,
Смиришься с бедностью, легко невзгоды принимая.
От нас ни прошлое, ни будущее не зависит,
Но ничего при этом нашей мысли не смущает,
То без печали принимай, что шлют Небес нам выси,
В веленье том есть радость, Небеса что посылают.
Когда-то прежде улучшал я песни и преданья,
Обряды, музыку я собирал для поколений,
Но не улучшилось в стране от этого сознанье,
Всё те же нарушенья, и народ погряз весь в лени.
Что говорить о справедливости и милосердье?!
Когда везде чувства, характеры ожесточились,
В народе нет уже, как в старину, того усердья,
И предков наших ценности и качества забылись.
Я начал понимать, что песни не спасут от смуты,
Но не нашёл ещё я средств, как это мне исправить.
Вот такова печаль того, кто попадает в путы
Веленья Неба, чтоб народ свой к радости направить.
И я это обрёл, но эта радость, эти знанья
Не те же самые, что раньше древние имели,
Ни радости, ни знаний не было у них в сознанье,
Знав Истину, они не так на Небеса глядели.
Поэтому нет ничего, чемубы огорчаться,
Нет в этом мире ничего, чего бы мы не знали,
Нет ничего, чемубы радости не отдаваться,
Нет в мире ничего, чего бы мы не совершали.
Тогда к чему отбрасывать все песни и преданья?
К чему обряды, музыку нам исправлять, и время?
Ведь всё, что в мире есть, идёт из нашего сознанья,
Оно для нас есть родина и Небес наше бремя."
Услышав слова эти Цыгун на год удалился,
Не ел, не спал, в словах найти пытался пониманье,
Лишь с помощью Янь Юаня снова к жизни возвратился,
Сел у ворот учителя и распевал преданья.
(согласно размышлениям Чжуанцзы)
Бродил по кладбищу, заброшенному, как-то летом
Чжуанцзы. Вдруг птица странная его крылом задела,
Мудрец пустой с охоты возвращался с арбалетом,
Увидел, как в роще каштановой та птица села.
"Вот птица-то! – подумал он, – имеет норов бычий,
Крылья большие, от охотника не улетает,
Глаза огромные, опасности не замечает,
И может сделаться легко для каждого добычей".
Он подобрал полы и поспешил к ней подобраться,
Цель увидал из-за кладбищенского частокола,
Он видел, как цикада тенью стала наслаждаться,
Забыла о себе и стала пищей богомола.
Затем схватила их обоих странная та птица,
Держа добычу, забыла о самосохраненье,
И, став мишенью, от стрелы уж не смогла б укрыться,
Сама стала добычей за добычей в устремленье.
Чжуанцзы отбросив арбалет, пошёл прочь, сознавая
