И теперь, что ни месяц, ночью подъем - и айда кого-нибудь выселять. Приводят роту, оцепляют хибару. А у крылечка уже грузовик, скарб на него кидают. И только тронется с места, Сундук во всю глотку:
- Прямой наводкой! По окнам!
И каждый рад постараться. Выбирает булыжник побольше
- и стекла только летят.
Впрочем, сначал не так было. Хотели все тихо-мирно. Подали грузовик, скарб увезли. А утром подгоняют бульдозер... - а в доме уже новая жительница. Двери, окна закрыла, пяток малышей на крыльцо вытолкала: мол, нате, давите, изверги! И тут начиналось: милиции, суд, крики, ругань - но что ты с ней сделаешь? Вот и кончалось обычно тем, что и ей орде)) давали, и по всем правилам на новую площадь. Тогда и начали приводить солдат, загодя объяснив, конечно, чтоб трепались поменьше, а то враг, сволочь, нашу ж гуманность против нас обратит. Ведь не можем мы всю страну на новые квартиры спровадить. А жить здесь нельзя. Дети от белокровия мрут. Да и нравственность наша страдает. Для того и бульдозером эти дома с землей ровняют. Так что кануть как Карфагену "Бабьей слободке". Разве одна помойка останется. По помойку указом ведь не отменишь. Да ей и чего? Повоняет, повоняет - и выдохнется.
...дивчина в са-а-а-аду
Ягоды рвала! - Раз, два...
- Стой! - перебил прошкино пение Сундук. - С правой колонны по одному!
Когда со слободкой покончат, глядишь, и баню в другое место перенесут. А пока ничего, тут вот моемся.
В предбаннике было холодно. На полу лежала корочка льда и хрустела под голыми пятками. Лешка залез на скамейку, потеснил Мишку Майкенова. Тот кутал нос в отворот телогрейки и недоверчиво так на Лешку косился:
- Может, мыться-то не идти?
- Вши одолеют.
- И хрен с ними, с вшами. Зато воспаление легких не схватишь.
- В третье роте, вон, двое от чесотки слегли.
- Хилый народ пошел, - клацнул зубами Юрка Попов. - B войну не то было. Батя рассказывал.
- А у нас в ауле чабан есть, - продолжал ежиться Мишка. - Лет сто ему. Так в жизни не мылся. Говорит, это только сперва тяжело. А потом уж пойдет: грязь нарастет-нарастет - и корочкой отпадает.
- Фи! - фыркнул Филька-студент. - Средневековье какое.
- Бабу бы! - стянул кальсоны Юрка Попов. - Враз бы согрелись. Па войне, говорят, так и было. После бомбешки, когда в окопах намерзлись, обязательно какую-нибудь санитарочку строем трахали.
- А мне, когда замполит про войну толкует, - почему-то решил поделиться Филька-студент, - совсем не бомбы мерещатся. А что снова в такой же предбанник загонят, и волосики мои родненькие, как с барана какого-нибудь, к ногам упадут. А потом старшина кальсонами в морду пустит.
