Неизвестно, сколько бы Пусик гонял Рамона вокруг лестницы, но собачью прыть он явно недооценил. И когда в очередной раз он выскочил с другой стороны лестницы, то увидел прямо перед собой оскаленную и злую морду Рамона. Спасаться бегством было поздно. Пусик выпустил когти и с размаху вцепился в собачий нос. Рамон взвыл и отпрянул назад. С распоротого носа обильно закапала кровь.
После этого инцидента Рамон перестал гонять Пусика, но и на налаживании дружбы был поставлен крест.
* * *
Пусик не был домашним котом в обычном понимании. Даже когда пришла зима, а в тот год она была очень снежной, большую часть времени он проводил на улице. Он обожал чувствовать себя членом стаи и вместе с собаками играл в заснеженном поле, бегал по едва протоптанным тропинкам и перебирался через снежные заносы.
С наступлением темноты Пусик возвращался в свою кошачью ипостась. Он уходил в лес. Нет, не далеко от дома, но лес подступал прямо к ограде. Он часто видел на снегу лисьи следы. Это не пугало Пусика, он чувствовал себя взрослым и сильным… ну и всегда рядом было высокое дерево.
* * *
Густые зимние сумерки быстро наползали из леса, они обволакивали дом и сад, и вскоре только пятачок утоптанного снега освещался шестигранным старинным фонарем над крыльцом.
Айлин бросила мячик Рамону.
– Ну пойдем, Рамон. Уже ничего не видно.
Рамон держал мячик в пасти. Он был бы рад еще побегать по свежему снегу, но и есть уже хотелось. В следующее мгновение ему стало не до еды: зимнюю тишину пронзил вопль Пусика. Это не был жалостливый испуганный крик, тем более громкое мяуканье. Из леса неслось грозное утробное рычание. Это был скорее боевой угрожающий клич.
На секунду Айлин и Рамон оцепенели. Потом мячик вывалился из пасти пса, и он одним прыжком исчез в темноте. Айлин, включая на бегу телефонный фонарик, устремилась за ним.
Рамон как будто перестал быть домашней собакой, и в нем ожил дух диких предков. Черной молниеносной тенью он прыгал через сугробы, проскакивал густые колючие заросли и мчался на зов кота. Айлин бросила попытки поспеть за ним. Она утопала в глубоком снегу и продиралась сквозь кусты (то и дело на четвереньках, проваливаясь в снег всеми четырьмя конечностями), и не понимала, как здесь мог проскочить крупный овчар. Наконец луч фонарика выхватил из темноты Пусика. Тот стоял, все еще по-боевому выгибая спину и широко прижимая уши. Шерсть была всклочена, в глазах горели злость и бешенство. Он больше походил на барса, чем на домашнего питомца. Снег кругом был вытоптан, дорожка из красных пятен уводила в кусты.
