, — я прижимаю палец к его груди, и его глаза загораются гневом, вена на его шее чертовски пульсирует. — Ты продолжаешь пытаться контролировать ее, как Джеремайя, мать его, Рейн, и знаешь что,
брат? — я наклоняюсь ближе, мой рот накрывает его рот. — Она, блядь, бросит тебя ради него. Особенно если ты будешь напрягать свой член, впуская в свою комнату голых девушек, которые
не являются ею.
— Это была ошибка. Эзра дал мне кое-что. Я не трогал ее.
Я сдерживаю смех.
— Вау, ты не трогал ее. Какое гребаное облегчение, — я отступаю от него, моя грудь вздымается. Я провожу рукой по волосам, а он смотрит на меня так, будто хочет, чтобы я умерл. Да, ну, в настоящее время это чувство взаимно.
— Сейчас у меня нет времени разбираться с этим, — я кладу руки на голову и отворачиваюсь от него, вышагивая по балкону. — Завтра у нас Совет. Мы должны сосредоточиться на этом.
Часть злости на меня, кажется, рассеивается с лица Люци. Он засовывает руки в карманы.
— Да. Нам нужно.
Я опускаю руки и качаю головой.
— Элайджа сказал тебе, что мой отец будет там?
В его голосе слышится рычание.
— Да.
Я провожу рукой по челюсти.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Почему это вопрос?
— Элайджа хочет… обсудить это, — я стиснул зубы. — Он сказал, что мы не можем убивать всех, кто нас расстраивает.
Люцифер выглядит так, будто хочет ткнуть пальцем мне в глаз, но ничего не говорит.
Я выдыхаю.
— Может, нам стоит выслушать его. Мы не знаем, что он знал о Сид.
— Меня, блядь, не волнует, что он знал. Он знал о ее существовании и ничего не сделал.
Я наклоняю голову, чтобы взглянуть на висящий в небе клочок луны.
— Ноктем скоро придет. Восемь недель, и мы должны будем разобраться со всеми нашими грехами.
— И оставление отца в живых не должно быть одним из твоих грехов.
Я ничего не говорю.
Люцифер хмурится.
— Если ты не убьешь его, я…
— Ты спрашивал об этом Сид? — я нажимаю на него, переводя взгляд на него. — Ты спросил ее, что она думает по этому поводу? Спросил, хочет ли она иметь с ним дело? Хочет ли она знать о своей матери?
Его глаза потемнели.
— Да. Я так и думал, — я качаю головой. — Ты одержим ею, но я не уверен, что ты хоть что-то понимаешь в любви.
Я не разговаривал с отцом со времен Sacrificium, когда я пытался убить его и не смог. Но теперь я не уверен в том, что я чувствую по отношению к нему. К тому, что я хочу сделать. Его не пригласили ни на одно заседание Совета — редкое проявление солидарности между нами и шестеркой. Но даже если Элайджа не Лазар, некоторые вещи никогда не изменятся. Мы по-прежнему встречаемся в Санктуме, хотя Элайджа обещал сжечь здание дотла. Должен ли я убить своего отца, Сид и Бруклин, когда на самом деле все они заслуживают смерти?
