Она прикасается к своей скуле.
Я поднимаю руку, чтобы взять бандану скелета на шее и вытереть ее, но Сид качает головой и наклоняется через консоль. Она засовывает большой палец в рот, затем вынимает его и проводит влажным пальцем по моей щеке, прямо под глазом. Я не замечаю Х, вырезанный на ее ладони, теперь это бледно-белый шрам.
Я стараюсь ничего не чувствовать от ее прикосновения. Я стараюсь не замечать, что серебро ее глаз того же цвета, что и круг вокруг моих голубых. Я бы знал, в последнее время я смотрел на себя в зеркало чаще, чем за все свои двадцать четыре года, пытаясь найти сходство. Пытаясь убедить себя, что Сид действительно моя сестра.
Но сейчас я хочу ничего не чувствовать. Ничего не знать. Особенно когда прикосновение Сид остается, хотя я чертовски уверен, что она убрала кровь с моего лица. Она просто смотрит на меня, все еще касаясь моей кожи, ее глаза ищут мои.
Хотел бы я знать, о чем она думает. Я бы хотел, чтобы она знала, что я счастлив, что мы сделали это вместе.
Надеюсь, она знает, что Люцифер выйдет из себя, когда узнает. Надеюсь, ей все равно, потому что мне, черт возьми, все равно.
Интересно, видит ли она изменения в себе? До сегодняшнего вечера у нее были темные круги под глазами. Ее оливковая кожа была бледной, щеки впалыми. Она худее, чем была, когда я впервые встретил ее, и это о чем-то говорит, потому что она всегда была маленького роста. Это не изменилось, и у нее все еще есть круги под глазами, но она выглядит… живой.
Она создана для этой жизни.
Надеюсь, она тоже это знает. Надеюсь, она может прочитать все это на моем лице.
Она отстраняется, опуская руку. Я выдыхаю воздух, о котором не подозревал. Она проводит руками по бедрам, по черным джинсам, выдыхая воздух. Она смотрит через лобовое стекло на Либер, возвышающегося над нами.
— Что мы ему скажем? — спрашивает она в тишине моей машины.
Я вцепился в руль, чтобы хоть чем-то занять руки. Я чувствую себя беспокойно, что является еще одним напоминанием о том, что со мной что-то серьезно не так. Вся эта хаотичная энергия, она должна быть выплеснута на ночь.
У меня кровь на руках — и на лице, по-видимому — в конце концов. Но я все еще неспокоен.
— Скажи ему, чего ты хочешь, Ангел, — я смотрю на нее краем глаза, но она по-прежнему смотрит прямо перед собой. — И если он будет тебе что-то говорить, засунь его член себе в рот и заставь его заткнуться.
Она откидывает голову назад и смеется, и, несмотря на себя, я тоже смеюсь.
