— Похуй.
Но Еврей не затыкается. Все продолжает бубнить под руку. В тюрьме он не был таким словоохотливым. Кажется, возраст дает о себе знать – хочет вмешаться в дело, которое ему не по зубам.
— Отдохни, пговеди время с девочками, выпей, развейся, — болтает он без умолку. Но при этом спина, когда он отворачивается, выдает сильное напряжение. Мужик натянут, почти звенит страхом. — Тебе там подгоняли девчонок, но все это не то…Здесь, на воле, все будет слаще…Девочки податливее. Чище. Кгасивее.
Еврей улыбается, демонстрируя отсутствие переднего зуба и мне становится противно. Сплевываю в сторону.
Меня не возбуждает ни одна из тех, кого я видел сегодня – а ведь на показ мод сгоняют самых красивых. Но от одной только мысли об Анжелике член становится колом.
Возбуждение буквально горит в руках. Язык распухает. Ядовитой слюны во рту становится много, как только представляю ее мягкость, податливость, вспоминаю ее сладкий вкус, а от воспоминания о том, какого цвета становятся ее губы после моих поцелуев, начинают чесаться десна – мне нужно срочно повторение, продолжение.
И эта мысль, это осознание бесит. Раздражает.
Потому что я никогда не опущусь до чертова Чопурии.
Не стану насильником.
Только убийство.
Зверское.
Хладнокровное.
На глазах моего врага.
— А-а-а, видимо, ты уже нашел себе подходящую шкугу.
Резко выпускаю руку вперед, сжимаю пальцы на хилой шее незаконного продавца оружия. Он хрипит, округляет водянистые глаза, а губы его начинают синеть.
Никто не смеет называть моего реагента шкурой. Никто, кроме меня…
— Все, все! — он показывает ладони. — Мих.
Как только к нему возвращается способность дышать, Еврей пересчитывает наличку.
Денег много.
Больше, чем он заслуживает.
Но мне не жалко.
Бабла у меня сейчас даже больше, чем я смогу истратить.
Наследство отца удалось сохранить.
Приумножить.
Но я не уверен, что мне оно нужно.
Потому что я – чертов мутант. Вся моя жизнь – черно-белая.
С одним только всполохом цвета. Тем, что заперт в комнате удаленного от города дома.
— Вот вгоде бы и фамилия у тебя пгостая, незатейливая, - Иванов. Но ты очень непгост, — продолжает испытывать судьбу на прочность Еврей. — Чегесчуг не пгост.
Я волоку к машине все припасы, которыми разжился. У Еврея почти ничего не остается. Не комментирую его брехню.
— Как газделаешься со своими вгагами, пгиходи, — сверкает он глазами, прежде чем закрыть в гараже потайную дверь в хранилище с боеприпасами. — Заказов поступает много, очень много…А вот тех, кто не боится кгови, - на пегечет.
