– Врачуя тело, помни о душе, – хитро подмигнул он. – Душа ведь тоже может простужаться.
Господи, как же его не хватает, думал я, переходя площадь Мужества…
Спустя пару дней выдалось тревожное утро, Раиса Тимофеевна хандрила. За завтраком ничего толком не съев, она перебралась в комнату и забралась с ногами в свое кресло:
– Побудем в тишине, – вяло пробормотала она и, наверно, четверть часа сидела с полузакрытыми глазами, периодически тяжело вздыхая и постанывая, при этом – молча, что для утреннего времени было совсем не характерно. Как уже было сказано ранее, в начале дня она тараторила без умолку, словно только что вернулась с необитаемого острова, а вечером предстоит отправляться туда же. Я даже забеспокоился: может быть, надо звонить Леньке или сразу вызвать врача? Мои опасения усилились, когда обратил внимание на ее макияж. Сегодня он был выполнен без привычной тщательности.
Но вдруг она выпрямилась, крякнула, помотала головой из стороны в сторону и неожиданно протяжно зевнула:
– Я так и не поняла!.. Вчера вы рассказывали про некрасивого Сережкина из какого-то Дома пионеров, а чем закончилось, не сказали.
– Разве это было вчера? – осторожно спросил я.
– А когда же? – хмыкнула она, выползая из кресла.
– Извините, Раиса Тимофеевна, вчера был тяжелый день. С некоторых пор жару переношу очень плохо, – принялся рассуждать я о погоде, вспоминая, что же я рассказывал про бедного Сережкина. Разумеется, это было не вчера, а больше месяца назад, когда мы только-только с ней познакомились. И при чем здесь Дом пионеров, если он трудился в подростковом клубе?
А Раиса Тимофеевна не унималась:
– Так они поженились или нет? В молодости наблюдала что-то подобное. Одна красотка из моих студенческих подруг влюбилась в такого же тупого, полуграмотного урода как ваш Сережкин. Смотреть на него было страшно, а когда открывал рот, приходилось затыкать уши – матерился как сапожник.
– Сережкин тупым не был, – заговорил я, но она, недослушав, раздраженно переспросила:
– Поженились или не поженились?!.
– И да, и нет. Жили вместе, но, кажется, не расписываясь, – пролепетал я, изо всех сил, напрягая память: что же я наплел про Сережкина? Никаких красоток в его жизни не было и быть не могло…
Вдруг из прихожей послышался шум, и буквально через секунду в комнату вошел Ленька. Вид у него был, прямо скажем, неважнецкий – как после бессонной, утомительной ночи, посвященной распитию спиртного и еще бог знает чего, но при этом он последовательно источал добродушную веселость:
