– А не испить ли нам кофейку с чем-нибудь вкусненьким?
– С удовольствием! – отвечал я, и мы направлялись на кухню.
Испив кофейку с печеньем, которое, кажется, называлось «Калифорнийским», Раиса Тимофеевна вдруг благостно улыбнулась и сладко зевнула:
– Ночью приснился наш заведующий кафедрой, царствие ему небесное. К концу жизни он превратился в хронического злопыхателя, на чем свет стоит поливал нынешнюю власть, развал Союза считал ее преступлением. Можно подумать – не помнил, что страна утонула во лжи, которая накапливалась десятилетиями. – Она опять зевнула, отодвинула от себя чашку и тяжело поднялась со стула: – С некоторых пор сладкое действует как снотворное. Извините, Станислав Викторович, пойду вздремну…
Ленька, живший отдельно (он снимал квартиру на Лиговке), навещал нас крайне редко, но накануне командировок приезжал обязательно. Перед тем, как отпустить меня на волю, устраивал что-то, очень напоминающее допрос. Как правило, это происходило при плотно закрытых дверях и шепотом, иногда говорили на балконе или на улице. Он расспрашивал, что у нас было вчера, позавчера, и главное – о чем говорила Раиса Тимофеевна? В словах матери его интересовала каждая мелочь.
– Ты хочешь услышать что-то конкретное? – однажды вспылил я. – Так скажи – что? И нечего ходить кругами. Постараюсь не пропустить.
Ленька замялся, вероятно, не знал, как и что ответить:
– Незадолго до смерти отца произошли странные события, хочу разобраться, – наконец произнес он, пристально разглядывая свои руки. – Может, она что-то знает.
– Прямо спросить не пробовал?
– Пробовал, только пожимает плечами и мотает головой: я не я, лошадь не моя, – передразнил он Раису Тимофеевну. Затем пальцами провел по потрескавшимся губам, и, переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на меня смущенным взглядом: – Интересует чемодан приличных размеров кирпичного цвета, не исключаю, что потертый, с деформированной ручкой. Видел, наверно, в кино нашего детства, с такими на комсомольские стройки отправлялись, на целину… Хотя, может, и не чемодан, а коробка какая-то, либо сверток, черт его знает!.. Сожительница отца сказала, что куда-то пропали газетные вырезки, письма и фотографии. Она хотела бы их вернуть. Какая-никакая, а память, – еще больше засмущался он. – Сожительница говорит, что он до последнего дня вспоминал мамулю и, возможно, отправил ей посылку.
Мне было понятно – Ленька врет или что-то основательно не договаривает. Но меня это не касается, убеждал я себя. Влезать в его жизнь, активнее, чем мне предписано нашим устным договором, совсем не хотелось. И без того, общаясь с его мамулей, увяз по уши.
