— Да, не все ладно в царском семействе, — произнес Алексей, уходя от ответа. — Так и меня убить могут.
— А как же, государь. Ты победишь, а, значит, те, кто сейчас Петра держится, отодвинуты будут. И тебя убить будут стараться всеми способами. Учти — даже если ты своего «папеньку», как ты любишь говорить, «порешишь», то всего полдела свершено будет. Не важно, от кого его «шишечка» — даже если Виллим Монс принародно на себя укажет, многие сочтут его слова поклепом. И его руку примут, встав оружно. А ведь есть еще сестрицы Анна и Лизка — их права могут и к зятьям перейти, если замуж выдадут. И что плохо — не умрут все сразу, подозрение будет при всех дворах иноземных большое, на тебя подозрение пасть может.
— А оно надо?! Нет, пусть живут — детей убивать против нраву моего. А вот изгнать надобно в земли заморские. Потребуется, так напишу цезарю австрийскому, и куплю для них графство там, или герцогство — но потребую от всех, чтоб отказную грамоту отписали. А там и содержание могу назначить, не очень большое, чтобы не жировали.
— Это верное решение, государь — не все, что можно сделать, нужно совершать. Изгнание действенно, когда опоры нет в заморских странах. А твой альянс с цезарцами или королем свейским большие проблемы для многих вызвать может. Но «политик» тебе, государь, Толстой лучше разъяснит, он его знает, пройдоха старый.
— Что прохвост, то верно.
— Он тебе поневоле предан как пес — это не отцовское, а теткино для тебя наследство. Клеврет он Софьин. Тебе верен также стольник Ванька Змеев, брат которого генералом царя Федора был. Да будь жив князь Василий Васильевич, генерал Григорий Косагов — они твою руку бы приняли твердо. Но да ладно — детки их с племянниками уже за тебя пошли. Отец твой, как царем стал, их подальше отодвинул, иноземцами все заполонил.
— Дабы наемники токмо ему верны были?!
— А как иначе — после его повелений многие бояре прокляли тот день, когда за него пошли. Дети боярские, поместья как вотчины получив, наоборот — горой за Петра стоят. Верность ему хранить до последнего будут. Хотя многие, особенно московские дворяне и жильцы уже на тебя смотрят как на государя, и в полки твои перешли охотно. Про «черный люд» и не говорю — обещаниям твоим верят и нужду перетерпят.
— А ежели меня убьют или отравят?!
— И думать не смей! Но скажу прямо — за твои права биться насмерть будем. За деток твоих патриарх и все боярство встанет стеной — царя Петра никто не послушает, ибо мы знаем твердо — он никому живота не даст, всех казням предаст немилосердным. Все — кончилось его правление, убьем «подменыша», если сбежать не успеет!
