Голос Петра набрал силу, посуда на полках задребезжала. Царь схватил полено, толстое и увесистое — и Данилыч понял, что пришла беда, причем такая, которую он ни разу не отхлебывал полной ложкой. Но слова нужные стали укладываться на язык, когда царь взревел, и осыпая его словами, поднял полено над головой:
— А ты за моей спиной опять погаными негоциями занялся — велел денежки в Митаву своему Вандеркисту доставить, мошеннику! Ты гнусный бегун и хороняка! Предать меня решил и в Голландию бежать, где деньги, уворованные у меня, прячешь! И еще у меня двадцать тысяч вытянул, прохвост! Да я тебя…
— Не в золоте дело, Иван Федорович, хотя его все же жалко. Но на благое дело ведь пошло…
— Да не казнит он Меншикова, государь, тот шельмец всегда найдет что сказать, любую вину от себя отведет. Хотя, конечно, на этот раз его жестоко побьют, не как всегда. И лупить поленом станут.
— Почему поленом?!
Алексей несказанно удивился, а на его громкое восклицание Ромодановский только усмехнулся. Пояснил:
— Не при всех же Петр орать на сие воровство будет, а в доме. Усадеб там нет, а в крестьянских избах потолки низкие, посохом сильно не помашешь. Убивать он Данилыча не станет, а потому за топор не схватится. Значит, поленом охаживать начнет. И сильно — ибо мешки с золотом да письма перед глазами лежат будут.
— Резонно. — Алексей мотнул головой — логика князя-кесаря его убедила полностью. Однако, усмехнувшись, выложил свои доводы:
— На это я и рассчитывал, что если не прибьет Данилыча, то ребра ему сокрушит изрядно — слишком велика сумма. Но не сие главное — от блеска золота всегда бывает помутнение рассудка, особенно когда тебя жестоко обманули. А ярость не только плохой советчик — от нее голова кругом идет, а у «папеньки» припадки часты.
Карл шведский перед Полтавой пулю в пятку получил, и командовать толком не мог, а Петр перед Москвой в падучей упал — может и не отойдет толком от припадка. Да и Меншикову с побитостями командовать станет труднее — а он хоть и вор, но великолепный полководец, и что плохо — умеет командовать конницей в баталии.
Калиш и Полтава тому свидетельство!
— Ты прав, государь, — Ромодановский внимательно посмотрел на него, и Алексей заметил в его глазах если не почтение, то уважение. И пояснил тестю свои действия, улыбнувшись:
— Поэтому и отправил с золотом тех двух гвардейцев, что в плен к нам в Звенигороде попали, и с ними десяток лейб-драгун, что присягать мне отказались. Можно было казнить сквернословца, но только зачем, если использовать полезнее для благо дела. Я ведь месть давно замыслил, недели хватило, чтоб в действие привести, да фельдмаршал с генералами подыграли. Да, а как меня в усадьбе порешить собирались?!
