…сидевший у постели больной жены Джон Марш вдруг закашлялся и стал задыхаться. У него начинался приступ астмы. Впервые в жизни Маргарет не обнаружила в себе ни малейшего сочувствия к нему, только злорадство. «Так тебе и надо! — думала она, равнодушно глядя, как муж торопливо глотает капли. — Лучше бы ты тогда не выздоровел!»
С Джоном Маршем Пегги познакомилась в то же самое время, что и со своим первым мужем Бэрреном Апшоу. Оба числились среди ее преданнейших ухажеров и даже снимали одну квартиру. Потомок небогатых фермеров из Пенсильвании, Марш отличался необыкновенной мягкостью характера, тучностью и наследственной склонностью к ипохондрии. Первая красавица Атланты Пегги Митчелл ценила его за то, что он единственный никогда не делал попытки выйти с ней за рамки платонических отношений. Кроме того — и это сыграло решающую роль, — добряку Маршу Пегги всегда могла, не стесняясь пожаловаться на все недомогания и излить свои «плохие мысли». В отличие от Бэррена, который умел мгновенно развеять ее тягостное настроение, Марш часами слушал ее жалобы, сочувствовал, понимал и добавлял к ним свои.
Марш выбрал идеальный момент, чтобы сделать ей предложение: на следующий день после того, как Маргарет вырезали аппендицит, ровно через три месяца после ее развода с Апшоу. Бледная страдающая Пегги смотрела в преданные глаза Джона и думала, что такой человек ей, наверное, и нужен: в его любовь она сможет завернуться, как в теплый домашний халат.
Свадьбу назначили на День святого Валентина. А за две недели до торжества жених попал в больницу в очень странном состоянии, напоминавшем внезапную кому. День всех влюбленных Джон и невеста вместо церкви провели в больничной палате. Пегги приходила сюда после восьмичасового рабочего дня и оставалась до поздней ночи: ей неожиданно понравилось ухаживать за Джоном. Он стал ее большим ребенком, а вместе с тем — ее крестом, обузой и вечным страхом. С того момента, как они поженились — 4 июля 1925 года, — Пегги показалось, что в Атланте вдруг стало меньше солнечных дней. Возможно, потому, что молодожены переехали в крошечную подвальную квартирку в обшарпанном доходном доме. На большее не хватало денег, а помощь отца Пегги гордо отвергла. Днем она по-прежнему много работала, вечерами долго беседовала с мужем о его самочувствии. Плохо. Всегда плохо. Адские боли в желудке сменялись приступами удушья или лихорадки (врачи, кстати, не находили для этого никаких реальных причин и не исключали нервную природу недомоганий). Пегги пришлось осваивать роль сиделки. Она помогала Джону лечь в постель, клала ему в ноги грелку, кормила с ложки и предлагала почитать вслух. Это самый лучший сценарий их вечеров. Случалось, и так, что она усаживала мужа в недавно купленный автомобиль — а водить она боялась панически! — и со скоростью 2 мили в час везла в больницу святого Иосифа. Там она часами дожидалась обследований, снимков, результатов анализов. Живя в атмосфере постоянного беспокойства за здоровье мужа, Пегги в конце концов, и сама все чаще стала испытывать приступы депрессии, давно уже, казалось, забытые.
