Свет в алтаре | страница 7



За открытой дверью загремели шпоры. Это был он – Николай! Он любил модничать в шпорах. Руки мои дрогнули – и длинные волосы распались. Шпильки посыпались, задождили по паркету.

Николай кинулся собирать их. Я хваталась то за виски, то за горячие щёки, стыдясь то тускло-соломенного цвета моих волос, то пульсирующего жара в лице, то лихорадочного испуга в глазах. Я шептала:

– Простите… Простите…

Николай подал мне шпильки:

– Сегодня мы последний раз завтракаем с вами!

– Последний раз… Вы радуетесь! А если будет война? – вырвалось у меня. – Если Вас убьют, я…

– Разве не всё равно, когда мы встретим смерть?

– Мне – не всё равно! Я поэму не успел дописать! – ответил вошедший Константин и оперся на плечо брата.

За ним дверях показалась голова Серёжи:

– Бе-бе-бе!

Его рука махала исписанным листом. Константин кинулся за ним:

– Моя поэма! Злодей! Отдай! Я писал её две ночи! Если она пропадёт – пусть меня разорвёт ядром в первом бою!

Дверь хлопнула. Возня, истошный крик Серёжи, смех – всё растворилось в соседней комнате.

Николай стоял передо мной. Я не могла поднять глаз и смотрела ему в грудь – туда, где бьётся сердце.

– Николай!.. Возвращайтесь к нам! Все любят вас…

«И я люблю вас!» – хотелось мне сказать. Но я не решилась.

Если бы знала я тогда, что война неизбежна, что пушечное ядро уже отлито, я сказала бы эти слова: «И я люблю вас!» Неразумная девица – как я желала тогда, как мечтала взаперти от Бога, чтобы он кинулся к моим ногам и рука моя коснулась его русых кудрей! Что бы было?.. Он умолял бы родителей согласиться на брак – с «неблагодарной интриганкой, испортившей будущее молодому офицеру». Командир полка не одобрил бы брак с гувернанткой. Николай не служил бы в гвардии – и не стоял бы на Бородинском поле рядом с братом. Но нужен ли был ему путь в Царствие Небесное через земную любовь, через искупление вины перед обманутыми родителями?

Последний вечер с семьёй… Он подал отцу гитару – и тайный советник заиграл Камаринскую.

Николай вскинул голову. Подбоченясь, выступил вперёд. Развёл руки – распахнув сердце… Задробил ногами в чёрных сапогах.

Эти ноги ждал переход по мартовским ручьям, по месиву из рыхлого снега, ледяной воды и грязи.

Я улыбалась и хлопала для него в ладоши – пусть будет праздник. А если война? Я даже узнавать не хотела, что такое война.

Константин пошёл с ним в перепляс, ударив по голенищу сапога.

– Смотрите, господа офицеры! – погрозил им пальцем отец. – Вам завтра двадцать вёрст пешком идти!