Такого не может быть! Так не бывает. А старухи, неожиданно появляющиеся и исчезающие, бывают? Чёрные лохмотья от платка? А тетрадь, как вестник ниоткуда?
– Антон, идёмте к нам, – у забора материализовалась какая-то женщина, – Анна Захаровна, супруга Ильи Ефимовича. Идёмте, идёмте, хватит стесняться.
Отказать женщине было неудобно. Дело, пожалуй, не в стеснении, тут иное. Илья Ефимович вызывал странные ощущения. Казалось, что лекарь способен раскрыть что-то такое в самом Антоне, к чему он готов не был. Сдерживал страх перед истиной, сладость иллюзии. Всё это открылось Кислицину-младшему за пару минут, пока шли к дому соседа. Свет, горевший над крыльцом, выхватывал часть ухоженного двора. Аккуратные газоны с первыми лимонными ростками, глянцево блестевшая земля, фигурка забавного старичка, вырезанная из дерева, самодельная лавочка из тёмного дерева, какие-то кустики и деревья, скрывающиеся в темноте. Анна Захаровна молча шла впереди. Уже на крыльце повернулась к Антону, и молодой человек удивился молодости светлых глаз.
– Добро пожаловать, давно вас ждём, – хозяйка распахнула входную дверь, пропуская гостя вперёд.
«И эта церемонность не кажется неуместной», – пронеслось в голове.
Дом соседской четы был обычным деревенским домом, очень похожим на тот, в котором жили родители отца – с путаницей комнат, непривычным интерьером. Крытая холодная веранда, вероятно, служила летней кухней и домашней теплицей. Центральное место прихожей занимала русская печь. Антон впервые видел настоящую печь, не новомодный камин-игрушку, а белоснежную хозяйку русской избы.
– Удивлены? – Анна Захаровна так заразительно улыбалась, что невозможно устоять, – у нас есть и газовое отопление, а печь разбирать не стали. Любим настоящие пироги, а из печи они выходят совсем иные. В духовках всё не то.
Следующая комната служила гостиной. Две стены с множеством окон, в простенках – книжные шкафы. Дешевая, но новая мягкая мебель, ковёр на полу, старенький телевизор в самом углу. В середине комнаты обеденный стол, покрытый раритетной скатертью с какими-то узорами, молодой человек не очень разбирался во всех этих женских штучках.
– Присаживайтесь. Антон. Сейчас будем ужинать, Илья Ефимович скоро освободится.
– Я не голоден, – слишком неубедительно. Хозяйка лишь улыбнулась и вышла.
Откуда-то из глубины дома доносились тихие голоса. Молодой человек сел на диван, закрыл глаза. Сквозь умиротворение пробирался ощутимый дискомфорт. Не давал покоя дневник тётки. Что так напугало в страницах, исписанных мелким почерком? Созвучность? Картина отчаяния?
