– Херня! Какая асфиксия? Кашель был?
– Нет, – сглатываю я комок слез.
– А должен быть! И глаза!!! При асфиксии глаза не бегают, а вот при эпилепсии! – кричит в трубку подруга и по совместительству семейный доктор.
Адреналин не дает спать. Я все еще действую: напрягаю интернет бесконечными вопросами и утопаю в исповеди других родителей. Надо пробиться на прием.
– Это не асфиксия. – уверенно говорит эпилептолог. – Вероятность органики мала, но ее надо исключить, – пожимает он плечами и выписывает направление на МРТ.
– Надо, – соглашаюсь я. Мне страшно узнать и страшно не знать.
– Что ты там увидишь? – успокаивают знакомые доктора. – Опухоль, рассеянный склероз, аневризму. Практически все лечится, если успеть…
– Я успею.
– При асфиксии глаза не бегают, – повторяю заученную мантру и требую направление на еще одну диагностику.
– Держите, – сдается участковый невролог. – Чего вы еще хотите?
– Спрятаться и ничего не знать, – прямо отвечаю я, едва сдерживая слезы и прижимая к груди листочки вытребованных направлений.
Я записываю ее в дебилки, а она меня в яжематери. Мы расстаемся, искренне надеясь, что больше никогда друг друга не увидим.
«Патологий не обнаружено, – отчитываюсь переживающим родственникам – Так бывает…»
Я никогда не понимал тех, кто отчаянно хватается за жизнь. Смирись! Уйди достойно, не паразитируй на любви родных и близких.
Я осуждал тех, кто пытается спасти своих детей, отдавая последнее.
Зачем? Откажись. Родишь новых.
Я разглядываю потолок. Он всегда одинаков. Я знаю на нем каждую трещину и даже пытаюсь найти в них смысл. Может там зашифрован ответ за что меня сделали узником тела? Я хочу освобождения, но боюсь его. Каждый раз, когда ко мне подходят родные глаза, я вижу, что они ищут меня и не находят.
Я слышу бесконечные приглушенные разговоры о том, что может уже пора, зачем мучить себя и меня и я кричу: «Я здесь, я живой, я не устал, я выкарабкаюсь, поверьте мне!».
Жена перевезла меня к матери. Ей сложно: дети, работа. Маме тоже сложно, и я паразитирую на их любви. Я понимаю их всех. Я прошу прощения за каждую мысль о ненужных винтиках и сломанных отбросах.
У меня много времени: умолять Бога о прощении и ежедневно отрекаться от него, но сегодня все оживленно. Я слышу, суету и шуршание распаковываемой коробки. «Это поможет, – говорит жена, – он живой, я чувствую». Я готов заплакать, но слез нет. Я не чувствую тела, но душа обостренно воспринимает все вокруг.
