В сухой рубахе, у жаркого огня, Дуня в пол уха слушала нудное ворчание Юрия: о глупых бабах, которым лучше утонуть, чем о помощи попросить, и еще что-то о хвастунах, мол не только он, но и она привирать да хвастать здорова, а плавает-то хуже топора. Юрко все бубнил и бубнил, а Дуня блаженно улыбалась.
— Я тебя браню, а ты скалишься, — возмутился чернявый.
— Побранись еще, Юрашик, так-то ладно, как ты бранишься.
— Видать, сильно ты водицы двинской наглоталась, — улыбнулся и Юрий.
На востоке разливалось малиновое зарево рассвета.
Два дня беглецы крадучись обходили Витебск. Спали мало, ели на ходу, да и есть уж особо было нечего, запасы стремительно таяли. Юрий спешил, быстрее выйти на Смоленскую дорогу. Дуня успела в кровь растереть ноги, но об том помалкивала и старалась не отставать.
В лесу было безлюдно, лишь раз в отдалении послышались веселые девичьи голоса. Девки вышли на сбор ягод. От песен и заливистого хохота в груди у Дуняши надрывно засаднило. Юрко, не оглядываясь, затылком почуял перемену в ее настроении и тут же кинулся веселить разными байками да небылицами, отгоняя настырную тоску.
После купания в Двине между Евдокией и Юрием разрушилась невидимая стена. Как будто Дуня вырвалась из коварных лап смерти, а недоверие, разочарование, обиды — все тяжелым грузом ушло на дно глубокого омута. Путники болтали о пустяках: какие блины вкуснее — со сметаной али с топленым маслицем, сколько в Ростове и Полоцке на торгу купцы дерут за соль, спорили, где зима злее, а квас добрее. Юрко хотел еще выспорить у кого бражка забористей, но того девушка не знала, потому что в жизни ее не пробовала. Беседа текла ладно и спокойно, вот только нельзя было Евдокии заглядывать в карие очи. От этого сразу кидало в жар, появлялась робость и неловкость. А уж если случайно соприкасались руки, хотя бы кончиками пальцев, так все совсем становилось худо. Огромный мир безжалостно сужался до одного диковатого красавца с кудрями цвета воронового крыла, и поделать с этим ничего было нельзя. «То пока он рядом. С очей долой пропадет, так все и наладится», — утешала себя Дунечка.
По утру третьего дня деревья расступились, и путники вышли к широкому лугу. Высокие, напоенные дождями травы плавно колыхались под волнами легкого ветерка. Было боязно выходить из-под лесной защиты на открытое пространство. Юрко долго всматривался вдаль, луг казался пустынным.
— Пошли, — махнул рукой чернявый, и они крадучись вышли на равнину.
