Дуня медленно поднялась, ее бил озноб.
— Эй, ты чего опять не спишь? — окликнул ее Юрко. — Не бойся, не стану я к тебе приставать.
— Там муж был! — трясущейся рукой указала она на берег.
— Какой муж? — не понял чернявый, но уже схватился за меч.
— Мой муж, — с трудом выдавила Евдокия.
— Покойник? — с подозрением посмотрел на нее Юрий.
— Он, точно тебе говорю, это он был! Я знала, что он упырь, всегда знала. Надо было кол в него осиновый вбить. Ведь он почувствовал, почувствовал! Я сама еще не поняла, а уж он почувствовал! Наказать меня хочет! — Дуню била истерика.
— Стой, стой, стой, — Юрко с силой тряхнул ее за плечи, — давай с начала. Где видела да как?
— Вон там он появился, по следу нашему брел.
— Один брел?
— Да.
— Дальше что?
— Прошел берегом, постоял вот здесь, где мы сидели, а потом я молитву зашептала, и он сгинул.
— Куда сгинул?
— Туда, в камыши.
Юрий развязал мешок, вытряхнул из него мятлю[40], набросил на плечи:
— Я пойду — гляну.
— Нет! Не ходи! — Дуня повисла на нем. — Не ходи!
— Вот тебе складень[41] матери моей, растворяй и молись, ни один упырь не подступится, — в руку Евдокии лег небольшой, на ощупь резной предмет, — а мне нужно глянуть.
— Не уходи! — сжимая иконы, взмолилась Дуняша.
— В монастырь собралась, а в силу образа Божьего не веришь!
— Я за тебя боюсь, возьми складень с собой!
— Оставь, я мертвых не боюсь. Живых надо бояться. Вот тебе еще топор, если что — кричи.
И Юрко выбежал под дождь. Большим котом он прошмыгнул к камышам и пропал из виду. Дуня осталась ждать. Она раскрыла складень и начала неистово молиться: «Господи, спаси его! Пресвятая Богородица Заступница, помоги ему! Николай Угодник отведи беду! Святая и Преблаженная мученица Христова Параскева обереги». Много-много раз она повторяла шепотом одни и те же слова, а глаза все тревожно следили за камышами.
Вдруг откуда-то сбоку вынырнул Юрий.
— Почудилось тебе, нет там никого.
— Был, точно тебе говорю!
— Не тревожься, Дуняша, — очень ласково пропел чернявый и погладил ее по плечу, — я хорошо посмотрел, померещилось тебе. Перетряслась из-за погони, устала. Этакое-то пережили, и не такое почудится. Верно?
— Наверно, — совсем уж неуверенно прошептала Дуня.
— Вот и славно. Спать давай.
Евдокия легла, устало прикрыв глаза.
— Слушай, Дуняха, а я чего-то не понял, из-за чего за тобой покойничек гонится? Чего ты ему там плохого сделала, чего он прознал?
Хорошо, что темно, и чернявый не видит, как густо покраснели щеки.
