Не разочаровался. И точно так же смущался и восхищался ей, но все на расстоянии, а Ора, не признаваясь самой себе, хотела вновь испытать его поцелуи.
Да, именно его: к концу вечерней прогулки она уже очень хорошо это понимала. Потому что всю дорогу в груди что-то по-хорошему замирало, а губы горели, желая новой ласки. Ора даже не подозревала, что непонятное ранее слияние уст способно наполнить душу восторгом, а тело — необычным томлением, которого Ора немного стеснялась, но которое при приближении Дана становилось сильнее и требовательнее. И она очень хотела быть уверенной в том, что и он испытывает то же самое. Но разве иначе дрогнули бы его руки, на этот раз все-таки привлекшие ее к груди, и сорвалось дыхание, когда Дан прижался горячими губами к ее губам?
— Прости!.. Ты не разрешала, конечно!., - даже зажмурился он, а сам еще крепче сомкнул объятия, словно боясь, что Ора начнет возмущаться или вообще вырвется и уйдет навсегда. — Я просто не знаю… Что мне для тебя сделать, чтобы заслужить?..
— Можешь дрова для госпиталя наколоть, — брякнула Ора, ошеломленная собственной реакцией на сегодняшние поцелуи. Так и тянулась к Дановым губам, не позволяя ему остановиться, и дышала через силу, потому что внутри все перехватывало, и беззастенчиво наслаждалась его вольностями. И хотела продолжения так сильно, что рассердилась на саму себя за подобную слабость и вот так вот напала на Дана. А потом еще и сверкнула глазами, обещая неминуемую расплату…
И вдруг рассмеялась, увидев его пришибленно-изумленный взгляд, и сама звонко поцеловала в щеку, извиняясь за грубость и немного ободряя для последующих подвигов.
Дан, однако, все равно принял ее слова за чистую монету и с тех пор исправно после службы приходил в госпиталь и заготавливал дрова на следующий день. Он и сейчас их колол, и Ора поспешила на задний двор, радуясь новой возможности его увидеть.
Скинув куртку, подвернув рукава рубахи, Дан умело и как-то весело расправлялся с чурками и даже насвистывал какой-то мотив, а у Оры снова стало хорошо на душе.
Была у нее привычка напевать при хорошем настроении под нос разные песенки, и Ора, как ни старалась, не могла от нее избавиться. Берге это невозможно раздражало, потому что «сбивало с мысли и являло миру несерьезность». И, когда Дан вдруг спросил, что она мурлычет, Ора невольно сжалась, уверенная, что и он сейчас выдаст что-то подобное, а то и вовсе посмеется над таким ребячеством.
