— Это не ваши, ещё рано, — шепнула Вера. — Надо в траву, я так уже пряталась…
И, словно показывая, как, упала скатившись куда-то с обочины вниз. Я, превозмогая боль следом. С мокрых кустов крапивы, а это именно она была, тряхнуло и осыпало каплями. Машина проехала через две минуты. Медленно.
— Надо идти дальше, — почти простонал я. — Иди домой, дальше я сам. Я справлюсь.
Мимо пролетела ещё одна машина. Не медленно, как предыдущая, а на всей скорости. Затем раздались выстрелы, где-то далеко, а потом ближе.
— Началось, — прошептала Вера.
Один выстрел прозвучал совсем близко. Я подкатился к Вере и накрыл её телом, как тогда, в подвале, не отдавая отчёта своим действиям. Теперь отдавал. Вера была такая же мокрая, как и я. Угловатая, и вся какая-то необъяснимо притягательная.
— Вы что делаете? — спросила она.
— Вас спасаю своим телом. Сейчас стрелять много будут. А вы… вы, как Жанна Д'Арк. Или как Зоя Космодемьянская. Только они умерли, а вам умереть я не дам.
Я лежал на ней, понимал, что в течение получаса будет ясно, жить я буду или умру, но странным образом это не волновало. А вот чтобы строгая и сдержанная Вера жила - хотелось нестерпимо.
— Спасибо, — сухо отозвалась она из под меня.
Мне вдруг неожиданно смешно стало, от того, что я лежу в мокрой крапиве, на красивой женщине и несу такую чушь, я не устоял и тихо хихикнул, а мимо на скорости пролетело две машины.
— Выходите за меня замуж, — вдруг попросил я. — Родите мне такую же, как вы, дочку.
— Вы бредите, — озабоченно пробормотала Вера и потрогала мой лоб. — Да у вас сорок, не меньше!
Я снова хихикнул и уткнулся лицом в её шею. Затем грохнуло так близко, что крапива над нами всколыхнулась, снова обдав нас водой, а я закрыл Вере рот, потому что она кричала от страха.
— Скоро все закончится, — обещал я, сам себе не веря. — Вы будете жить долго и счастливо.
Странным образом было не страшно. Куда страшнее было бы, если бы рассвет пришёл в сонную и спящую деревню. Тогда первых лучей солнца я ждала бы со страхом.
— Никто не должен узнать, что ты меня спасла, — тихо сказал Дежнев. И добавил, — красивая ты.
Красивой меня никто никогда не считал, да и зеркало особо не льстило. А мысль о том, чтобы никто не узнал о моей причастности, так плотно въелась в его подкорку, что возможно он уже бредил, просто говоря то, о чем думал ежеминутно. Потом Дежнев потерял сознание. Я поняла это по тому, как изменился вес его тела, словно тяжелее стал в несколько раз, безвольно обмяк на мне. Горячий был ужасно. Я лежу на мокрой траве, но из-за того, что Дежнев сверху, горячий, как печка, толком и не мёрзну даже. Я надеялась, что хоть дождь немного температуру его тела собьёт.
