Рауль с полным желудком лежал на локте и тихонько напевал:
Белка низко на сучьях сушила грибы.
У ней не худой ум.
Эту зиму в тайге будет не глубокий снег.
В мелком снегу оленю будет легко
Копытить сладкую лявикту
[39].
— Ты пел правду, — заметил Раулю молчавший Бали. — Мелкий снег — оленю питаться хорошо, да в мелководных озерах рыбе жить будет плохо. Вымерзнут озера, задохнется рыба.
Песня стихла. Рауль сел, задумался:
— Почему так, дедушка: одному ладно, другому худо?
У Бали приподнялись брови, наплыли на лоб волосы, раскрылись чуть глазные ямы.
— А… потому, что на земле все разно, — ответил он. — Утка любит воду, а рябчик боится мокра. Дым портит глаза, бабам же без него не выделать хорошо лосины.
Пэтэма, слушая Бали, думала про себя:
«Дедушка слепой, а все знает. Спросят — расскажет. Хорошо с ним! — Она вздохнула и грустно сложила на колени смуглые руки. — Почему у него выболел последний глаз? Почему у Рауля толстые ноги? Отчего у Этэи маленькая коса, когда у матери коса была втрое больше?»
Пестрые, как листопад, думы Пэтэмы оборвал тонконогий мальчик Сауд. На нем были длинная рубаха и зеленые штаны. Глаза широки. На сильном лице смуглая тугая кожа. Припухшие губы сизовели свежею селезенкой. Таких мальчиков Пэтэма еще не видала. Она спряталась за Этэю и из-за плеча ее разглядывала маленькую, как желтый цветочек, медную трубку, которую Сауд держал в зубах.
— Ты куда сегодня ходил, Сауд? — спросил Рауль.
— Пасти делал на зайцев. Насторожил прутьями.
— На насторожку помочился? — не утерпел Бали. — Мочу зайцы грызть любят.
Сауд смутился. Такой приманки он еще не знал и от отца ни разу не слышал. Он виновато смотрел на старика. Пэтэме его стало жалко. Выручил Рауль.
— На тонкий березовый прут заяц и без этого полезет в пасть, — сказал он и спросил Сауда: — Видел, нет оленей?
— Вперед шел не видел, назад — наткнулся на копаницу. Там же нашел бультину.
— А принес? — обрадовалась Этэя.
Сауд сунул в карман трубку и из-под полы кожанчика достал прижатый к груди дымчатый, застывший натек лиственничной смолы, протянул Пэтэме.
— На, мама велела тебе всю отдать.
Пэтэма задичилась. Она уткнулась лицом в спину Этэи, не брала бультину. Сауд покраснел. Он не знал, куда ее теперь девать.
— На! — повторил Сауд, снова вытянув руку. — Дедушка, она почему не берет?
— Эко!.. — Улыбнулся Бали. — Пэтэмока, возьми да отломи мне кусочек. С тех пор, как я отемнел, мне не приходилось баловать язык свой бультиной.
