«Твой ПраПраПраПраДед, слава Богу, занимался кожей, твой ПраПраПраДед, слава Богу, тоже занимался кожей, твой прапрадед, будь он проклят, решил заняться музыкой, и семья чуть не разорилась, но ситуацию, Богу слава, исправил твой ПраДед, укрепил былые позиции, слава всем Богам, твой Дед, и, наконец, вознес на небывалый уровень, славься Отче, твой Отец и ты, Гвидо займешься тем же…»
А музыку прапрадед Гвидо писал очень красивую. Он играл на скрипке. На кожной фабрике он лишился пальца и потому не мог брать все ноты, но из тех, что позволяли все три, имеющиеся в наличии (еще один ему откусил верблюд в Марокко), творил волшебство.
«Гвидо, я тебе говорю, Сикстинская Капелла, – вот это да… Это настоящее искусство, а все остальное, – ГОВНО. Большими буквами. ГЭ О ВЭ ЭН О. И нечего тут спорить»
Сикстинскую Капеллу, кстати, Гвидо не полюбил и не понял. Он был совсем юн, когда его привезли в Ватикан. С кепкой окунули в самую гущу ценителей искусства, скомандовали поднять голову вверх и лицезреть Божественное. Гвидо лицезрел, лицезрел, вращая глазами, но так ничего найти и не смог. Шея затекла, лицо затвердело, и, по его прикидкам, через час Гвидо интуитивно предположил, что про него забыли…
Весь остаток дня он ковылял, пялясь в потолки Земли и госпиталей, и только глубокой ночью врачам удалось вправить ему на место голову. Больше всего Гвидо НЕ понравилось внеочередное напоминание, что он всего лишь малявка и, дабы прикоснуться к Божественному, он должен каждый раз проходить через боль и потери (в тот день он потерял любимую кепку). Он решил, что Бог его не любит, или любит, но не уважает, или не любит и не уважает вовсе и потому вычеркнул всевышнего из своего творчества, а к Микеланджело, чьими кистями «писал Господь», как и к другим представителям эпохи Возрождения, он относился с прохладой (как камень в баптистерии к его зачехленному в льняные брюки заду). С большим уважением и глубочайшим почтением, порой даже с трепетом и замиранием, но с прохладой. Ему претило, что Rinasciment-исты (как он их ласково величал) концентрировались в основном на техниках и не пытались искать новых сюжетов. Взять сюжет из Библии и воплотить его на холсте – прекрасно, но скучно… А вот Малевич, Кандинский, Магритт, Баския, Ван Гог и Дали! ДАЛИИИ!!! вращали его душу в разные стороны с огромной скоростью по какому-то бесконечному пространству, где не существует времени и все кружится в хаосе. С губ стекает тоненькая кислотная струйка рвоты (у Гвидо слабый вестибулярный аппарат, и он ненавидит американские горки), рвущейся наружу из позеленевших щек как свежевыжатый яблочный сок, марая все шедевры в округе. В глазах сгущаются черные квадратичные искры. Сейчас каратнет! Его 2мерное тело-всего-лишь-линию__________! выбрасывает на холодный зыбучий песок, из которого растут исполинские ПОДСОЛНУХИ, съедаемые стаей носорогов слезливых. Волосы – медузы щупальца – отплясывают в морской пене звезд. На лице полумесяцем сияет полоумная улыбка. И шепот спархивает с соленых губ голубкой, пропевая послание вселенной…
