Я забрал у нее свой трофей. И ножницы. И перенес всё на комод.
– Ну ладно, – снова снизошел я до ее простых желаний, – полезай в постель.
Я стал раздеваться.
А Мальвина улеглась на спину поперек моей широкой кровати – головой к окнам.
Она хороша. Бесспорно, она сказочно хороша.
Что я могу сделать для нее? Для этой заблудшей синеволосой девочки, кроме того, что я уже ей пообещал? Не замуж же ее брать, лишь бы она не ревела. Она хочет богатой, гламурной жизни. Хочет роскоши и тусовок. А не просто есть хлеб с колбасой. Она так и сказала, что ей нужна такая же «настоящая» жизнь, как у ее более успешных подруг. Ей тоже хочется получать все дорогостоящие радости, расплачиваясь только своей дыркой. Ох, простите еще раз, ангелы, я не могу сейчас отказать себе в удовольствии заполнить ее собой. Именно так я и поступлю. Бесповоротно.
Но завтра я сделаю еще кое-что, кроме аренды для нее квартиры и вручения банковской карты с приличной суммой. Пусть это будет оскорбительно. Пусть это будет цинично. Пусть это будет вульгарно, пошло и бессовестно. Но я сделаю это. Возможно, именно это ей и нужно. Не судите, ангелы, строго. Я дам ей координаты «Романтиза».
Я подошел к поигрывающим друг с другом ступням Мальвины, аккуратно раскинул их по разные стороны и залез на ее аппетитное тело.
Прелюдия будет – но недолго.
– Ах! – выдохнула она, обозначив начало сладострастного ритуала.
Голубые волосы расползались по постели, голубые губы кромсали мои, голубые ногти впивались в мою спину.
Я всё глубже погружался в ее цветную ауру, в ее волшебное болото.
Вдруг она потянулась глазами кверху и свесила голову с кровати, вглядываясь в перевернутый пейзаж за стеклами. Моих стараний это не остановило, но я тоже поднял глаза.
В окно вспышкой влетел первый луч солнца.
Оно медленно всплывало из-за горизонта, освещая меня и стонущую подо мной женщину с синими волосами на верхнем этаже каменной высотки.
Солнце величаво восходило, ознаменовывая наступление первого дня остатка моей жизни.
По телефону Марк настойчиво уговаривал меня прийти сегодня на ту самую «Русскую вечеринку», суету вокруг которой он наводил уже больше месяца, рекламируя высокий уровень элитарности этого мероприятия.
Приглашены только близкие, вращающиеся в одних и тех же кругах люди, чтобы таким образом они смогли наиболее остро почувствовать свое превосходство над теми, кого на этом празднике не будет и быть не может, и доказать тем, кто туда тоже все-таки попадет, возможно, по недоразумению, что они-то и есть основа подобного светского торжества и без них оно было бы уже не таким ярким, а может быть, и вовсе не состоялось.
