Это могли быть люди Матео, насколько я знаю, но я уже убедился, что они все еще действовали как сторожевые псы своего босса в то время, когда ее избивали.
Мой взгляд останавливается на ее форме — она спит, ее брови сведены, кожа покрыта гротескными пятнами.
Я знаю, как выглядит ее светлая плоть, когда ее кусают, сосут и с наслаждением насыщаются. Помню, как двадцать один год назад нанес на нее все эти и другие отметины, оставляя следы своими зубами, языком и губами.
И хотя она не снимала эту чертову маску, я помню то чувство, собственничество и нелогичное желание сделать это снова и снова.
Но тот образ и этот так же противоположны, как день и ночь. Хотя доктор Вернер заверил меня, что повреждения поверхностные и заживут, мне все равно чертовски не по себе.
Начиная с того, как за ней следили, как ее избивали, и заканчивая тем, как она оказалась здесь.
Последняя деталь наполняет меня эмоциями, которым я категорически отказываюсь дать название.
С ее губ срывается стон, похожий на последнюю мольбу умирающего о пощаде.
Эта женщина сильнее, чем вселенная и ее пришельцы, и этот факт всегда приводил меня в ярость и в то же время восхищал в равной степени, поэтому видеть ее избитой — странно.
Забудьте о странности.
Это приводит в ярость, такого я никогда раньше не испытывал.
Она шевелится во сне, моргает своим не заплывшим глазом один… два раза, а потом поднимается в сидячее положение и тут же смотрит вниз на свое хлипкое хлопковое платье.
Я выбросил свитер, он был грязный, окровавленный, и в нем имелась дыра размером с мой кулак.
Платье тоже в крови, но шансы снять его и остаться в здравом уме были ниже нуля. Поэтому я оставил его нетронутым.
— Кингсли, — шепчет она, затем морщится, вероятно, из-за двойного размера губ и пореза.
— Доброе утро, солнышко, — говорю я без всякой теплоты, открывая Зиппо. — Теперь, когда ты вышла из фазы Спящей красавицы, не могла бы рассказать мне, что, и я не могу подчеркнуть это достаточно сильно, произошло?
— Я… — она моргает от слизи, которая собралась в ее глазах, несмотря на мое внимание к очистке дерьма из этих ублюдков, затем осматривает свое окружение. — Подожди… где я?
— В моем доме, ранее известном как поместье Черная Долина, пока я не подал в суд на государство, чтобы иметь право лишить его этого претенциозного названия, и, очевидно, одержал победу. Ты появилась сюда с синяками размером с Техас, помнишь?
Она открывает свои распухшие губы, закрывает их и снова открывает в плохой имитации золотой рыбки.
