Плохие районы имеют вкус горьких слез, просроченной пищи и человеческих отходов.
У плохих кварталов опасная душа, черное сердце и милость бога-тирана.
И хотя я сделала все возможное, чтобы вырваться, я снова оказалась в этой дыре. Интересно, буду ли я всегда тяготеть к опасностям своего детства так же, как Кэролайн?
Может, как и она, я найду утешение только в правителе подполья, который не испугается плохих кварталов.
Я медленно выбрасываю эту мысль из головы и поворачиваюсь, чтобы уйти. Сзади меня раздается шорох, и прежде, чем я успеваю его рассмотреть, воздух пронзает удар.
Глаза жжет, и в следующий раз, когда я открываю их, я уже стою на коленях, голова откинута в сторону. Я не пытаюсь посмотреть на нападавшего или разобраться в ситуации.
Дрожащими пальцами я нащупываю бумажник, успеваю схватить маленький перцовый баллончик, прикрепленный к брелоку, и бесцельно нажимаю на него позади себя. В тот момент, когда я понимаю, что совершила ошибку, уже слишком поздно.
Я думала, что нападающий только один, но тяжелый ботинок врезается мне в грудь, отбрасывая меня назад с пугающей легкостью.
Голова ударяется об отвратительно теплую поверхность — тело другого человека — и у меня перед глазами появляются звезды, когда мужчина бьет меня по лицу.
Его друг наступает ботинком на мое плечо, и я прикусываю язык, чтобы не закричать.
Приходит второй удар, затем третий, и к тому времени, как они заканчивают, мой рот наполняется резким металлическим вкусом.
Я не понимаю, что они исчезли, пока не слышу тяжелые удаляющиеся шаги. И все же я лежу, голова тяжелая, как кирпич, а конечности раскинуты в неестественной позе.
Потребность раствориться в земле намного сильнее, чем желание жить, но мысль о том, что они могут вернуться и изнасиловать меня или оставить работу кому-то другому из трущоб, дает мне энергию, о которой я даже не подозревала.
Не знаю, как мне удается использовать стену для равновесия, натянуть на себя свитер и идти, но я это делаю.
Боль взрывается в каждом суставе, один глаз слишком опух, чтобы видеть, а губы кажутся уж больно большими для лица.
Я думаю, что в моей груди тоже что-то сломано или ушиблено, потому что дыхание похоже на восхождение на Эверест со сломанной ногой.
Логически я понимаю, что мне нужно обратиться к врачу, но я скорее умру, чем поеду в больницу.
Да, Гвен жива, но я травмирована больницами с тех пор, как они положили мне на руки мертворожденного ребенка, и я не справилась ни с этой травмой, ни с другими травмами в моей жизни.
