— Прости мой стоицизм и неспособность поверить, что у тебя благородные мотивы.
— Благородство и я не разделяем ни вселенную, ни убеждения, ни социальное положение. Кроме того, твой кумир, Ницше, был самопровозглашенным нигилистом, который очень критически относился к бесстрашию, так что принять их философский термин должно быть самонадеянно для твоего маленького сердца Ницше.
— Быть бесстрашным и на самом деле принять философию это совершенно разные вещи.
— Это как головоломка про курицу и яйцо. Быть бесстрашным значит принять философию, которая, в отличие от того, во что хочет верить твой дорогой Ницше и его старинный фан-клуб, на самом деле имеет общие черты с нигилизмом. Ни те, ни другие не считают, что человек обладает свободой воли и, следовательно, не может активно играть роль в своей судьбе. Но, по крайней мере, стоики дают людям возможность найти способы существования в рамках природы. Нигилисты же нет.
— Значит, теперь ты бесстрашен?
— Я ни один из этих глупцов. Я сам решаю свою судьбу несмотря на то, что говорят эти группы зануд с учебниками.
— Это не так работает.
— Именно так. — я делаю паузу, пробегая взглядом по ее лицу, которое никак не может быть таким чертовски привлекательным. — Например, если я хочу, чтобы эти красивые губки обхватили мой палец или другую часть меня, все, что мне нужно сделать, это действовать.
Она остается безучастной, если не считать вспышки красного цвета на ее шее, которая полностью выдает ее.
И она дважды сглатывает, прежде чем заговорить своим обычным надменным тоном.
— Единственное действие, которое ты будешь предпринимать, это защищать себя, когда я подам в суд за сексуальное домогательство, хрен.
— Это ты только что упомянула мой член, так что иск может быть в обе стороны. Хотя иск будет последним, о чем ты будешь думать, когда будешь извиваться подо мной.
— Из-за твоего высокомерия тебе нужно запретить дышать.
— Повторяю, это напористость, а не высокомерие, дорогая. Хочешь проверить?
— Что проверить?
Я делаю шаг вперед, сокращая все пространство, разделяющее нас. Вместо того, чтобы отступить назад, как сделала бы любая женщина в таком положении, она стоит на своем. Поэтому я медленно толкаю ее назад, пока не зажимаю ее между своей грудью и стойкой бара.
Мои руки ложатся на темную деревянную поверхность по обе стороны от нее, и на мгновение окружающие нас звуки исчезают.
Все, что остаётся, это слабое жужжание в ушах и контролируемый звук нашего единого дыхания.
