Сердце ещё трепещет в ладонях, выпуская тёплый пар в холодный воздух. Держу твой подарок, твою дань. Свою месть. Сжимаю, впиваюсь острыми когтями в тугую красную плоть – по рукам струятся алые реки.
Приказываю: «Стучи!» – и с улыбкой закрываю глаза.
Выстрел пронзает тишину. Пуля пробивает грудь. Разлетаюсь звонкими осколками, перьями белого ворона, утренними росами…
– Говорил же, малец приведёт к ведьме. Околдовала, проклятая! – кузнец опускает ружьё, сплёвывает на землю и неуклюже крестится. – Ну, теперь уж всё кончено, успели к третьему дню. Рассыпалась прахом от серебряной пули… Ведьма!
– Она его сердце того, вырвала, – лепечет юноша, выглядывая из-за широкой спины отца.
– Вот будет тебе уроком, – гремит кузнец и поворачивает лошадь, – не таскай девчонок на сеновал раньше времени!
– А он как же?.. Мы его не заберём? – юноша оглядывается на бездыханное тело, распростёртое на земле, не в силах оторвать взгляда от тёмного провала в центре груди.
Холодный густой туман крадётся к мертвецу, тянет к нему свои щупальца.
– То ж ведьмина дань, дубина ты, – ворчит кузнец. – Всему вас учить надо!
На мягком зелёном мху, словно спелое красное яблоко, лежит, истекая соком, твоё сердце. Тук… Тук… Тук…
Лето пришло жаркое и сухое. Чёртово пекло – так говорят.
Днём зной стоит недвижимо, – точно дух в истопленной по-чёрному бане, – не спрятаться от него, не скрыться. И даже ветер, страшась обжечься, облетает село стороной. Лишь к полуночи чуть остывает воздух, чтобы с первыми лучами солнца всё повторилось сызнова…
В богатой купеческой избе душно. Три высоких, узких оконца, украшенных воздушными заморскими тюлями, заперты на щеколды. Тяжёлая дверь, ведущая в сени и обитая войлоком, закрыта плотно, будто на дворе лютая зимняя стужа.
Просторную горницу украшает высокая, фигурная да пёстрая, изразцовая печь на золочёных ножках. Слева от печи – широкая лестница, ведущая наверх, во светёлки. Справа – большой расписной сундук с откинутой крышкой. В углу над сундуком, под самым потолком – иконы в резных рамах.
За круглым дубовым столом под окошком сидит девушка в простом белом сарафане с голубым орнаментом на поясе и широких рукавах. Она так увлечена шитьём, что и не чувствует духоты: тонкие пальцы порхают над топко-синим штофом. До чего же хороша ткань! Иголка ловко ныряет в плотный, гладкий шёлк и тянет за собой золочёные нити, выписывая драгоценный узор…
Ткань эту и нитки папенька привёз для Нади с ярмарки ещё весной.
