Дубы почти облетели, желудей прибавилось. Ахим поднял багажник, прячась за незамысловатой преградой – раздеваться на глазах двух альф и ребенка было неловко. Он, как и в первый раз, не смотрел в сторону внедорожника. Сами разберутся, сами превратятся… Вис встал на лапы и вздернулся от крика. Шольт заорал и тут же смолк, словно заткнул рот ладонью – доносилось только глухое мычание, полное боли и страха. Вис пошел к чужой машине, когда стон превратился в волчий скулеж. Медведь и волчонок неуклюже топтались вокруг превратившегося Шольта. Тот дрожал, стучал зубами и прижимался к колесу. Ахим отпустил вожжи, позволил вису подойти, прижаться к волку, унять дрожь телом. Он вылизал длинный нос, отполировал волчьи усы, морщась от щекотки. Засвистел в ухо: «Хорошо. Все хорошо. Сейчас пойдем гулять. Там рыба и мыши». Шольт успокоился. Не сразу, но перестал дрожать, заворошился, отодвинулся, неуклюже встал на лапы. Медведь облегченно выдохнул, подхватил волчонка и понес к мосткам.
День прошел в праздности и ленивой прогулке по приглянувшимся местам. Мыши куда-то переехали, поэтому Ахим с Шольтом пошли вокруг озера, вляпались в болото, долго отмывали лапы на отмели и вытирали о пожухлую, прихваченную утренним морозцем траву. Вис отговорил волка есть грибы: решительно загородил семейку телом, позже вытащил пакет с палочками из багажника и предложил всем желающим. Медведь не остался в долгу, попытался угостить виса сырой рыбой и, в очередной раз, получил отказ.
Безмятежность развеялась, когда дело дошло до обратного превращения. Ахим быстро перекинулся, натянул трусы и штаны, прислушиваясь к звукам от внедорожника. Тишину разорвал волчий вой, сменившийся криком. Шольт всхлипывал, давился слезами, и Ахим, почти не соображая, что делает, бросился к нему на помощь – подбежал, сел рядом, обнял дрожащие плечи, привлек к себе, позволил уткнуться носом в шею, приглушая рыдания. Чужая беспомощность и страх ощущались руками, хотелось забрать часть боли, успокоить, пообещать, что теперь все будет хорошо. Слова застряли в горле. Шольт перестал всхлипывать, выстонал:
– Боюсь. Боюсь. Кажется, что это опять на сутки. Что я буду лежать и орать, срывая голос, а они будут стоять и смотреть.
– Нет, нет, – забормотал Ахим. – Это в прошлом. Теперь – быстро. Не думай об этом. Постарайся забыть.
Он гладил плечи – горячие, твердые – ерошил отросшие волосы на затылке. Шольт прижимался к нему все сильнее, терся носом о шею, подставлялся под ласку. Нотка подавителя, ощущавшаяся в запахе, гарантировала, что у только что обратившегося альфы не начнется спонтанный гон. Это соблазняло, подталкивало проверить изгиб поясницы, коснуться бедер, проверяя, подойдет ли ширина его телу. Искушение исчезло после покашливания Мохито. Ахим провел ладонью по спине Шольта, с сожалением прерывая двусмысленную ситуацию. Поднялся, ушел к своей машине.
