– Кто еще? – удивился Димитрос. – Это моя прерогатива.
– Он! – Шольт не постеснялся, указал на Ахима здоровой рукой. – Обещал неделю кормить, грамоту у вас выманил, а сам только на следующий день дал пюре с печенкой, и все.
– Грамоту я еще не подписал, – нахмурился Димитрос. – Ахим! Как же так? Слово надо держать. Офицер, рискуя жизнью…
Анджей громко кашлянул.
– Извиняюсь, перепутал. Наш сотрудник самоотверженно задержал преступника, невзирая на плачевное состояние своего здоровья, а вы ему две тарелки пюре зажали? В самом-то деле, нельзя так поступать.
– Это я извиняюсь, – с притворной кротостью проговорил Ахим. – Забыл. Непременно исправлюсь.
– Тогда я с чистым сердцем удаляюсь, – благодушно сообщил Димитрос. – Шольт, веди себя прилично, а то получишь потом от меня с процентами. Ты остаешься?
– Нет, – Анджей тоже встал. – Я в министерство, с отчетом.
– Я в ту сторону.
– Подбросишь?
– Подброшу.
Ахим проследил, как они уходят к стоянке, повернулся и спросил:
– Пюре, рис?
– Гречку, если можно, – вежливо попросил Шольт.
По молчаливому согласию трапезы происходили во внутреннем дворе. В первый раз Шольт съел две трети гарнира и бефстроганов, а оставшееся на тарелке скормил вернувшемуся из школы Йонашу. После этого Ахим начал готовить чуть больше – чтобы хватало и ребенку, и отцу, который обрел нормальный аппетит выздоравливающего волка.
Они почти не разговаривали: уточнение меню, благодарность, редкое предложение помощи с грязной посудой или передача контейнера с излишком еды для Мохито. Шольт кутался в плед, подаренный волку, бродил в нем через улицу и КПП, вызывая у Ахима сложные чувства – обычно альфы таким образом демонстрировали миру презенты своего избранника. Судя по всему, Шольт подобную двусмысленность не брал в голову, просто таскал на плечах первую попавшуюся тряпку, в которую удобно помещался лубок. Ни прикосновений, ни словесных заигрываний – ничего подобного. В запахе появилась слабая примесь подавителя, и это наставило Ахима на путь истинный – он тоже купил упаковку и начал пить курс.
Размеренное течение жизни взорвал вечер пятницы. Первый звоночек прозвучал в обед, когда Йонаш сказал:
– Пап, сегодня собрание, ты помнишь?
– Да ну его, – поморщился Шольт. – Соври, что я на больничном, плохо себя чувствую, не могу. Потом скажут, сколько денег сдавать, и сдадим.
– Нет, – Йонаш посуровел. – Меня хвалить будут. Ты пойдешь. И оденься прилично. В костюм или парадную форму.
