Выпили молча, не чокаясь – как будто помянули по людскому обычаю. Непонятно, кого – террориста или еще живого Шольта.
– Йонаш – кварт, – неожиданно сказал Славек.
Ахим поперхнулся остатками слишком сладкой настойки, которую все-таки надо было развести. Откашлялся, осведомился:
– Точно? Откуда ты знаешь?
– Интересно стало, я полицейских потихоньку расспросил, – голубой взгляд потемнел, потяжелел. Славек перестал напоминать воплощение невинности: – Они мне объяснили, почему Шольт не любит висов. Он познакомился со своим омегой во время облавы: накрыли притон наркоманов, доставили в полицию хозяев и посетителей. Тот вис уговорил Шольта за него заступиться, дать показания, что задержан случайный прохожий. Он довольно плотно сидел на «пыли». Потом пытался завязать – когда ходил беременный. Шольт его и в клиники сдавал, и стерег… говорят, что чуть не убил, когда тот после родов сбежал и неделю трахался за «пыль» в каком-то притоне. Они так год прожили. Шольта увольнять собрались – он то на всех кидался, то мужа по притонам искал, на службу почти забил. Йонаша родители омеги нянчили. Они его потом у Шольта забрать хотели, уже после того, как омега от передоза умер. Шольт почему-то сына не отдал. Суды больше года тянулись. Йонаша оставили Шольту. Родители омеги уехали.
– Ни хрена себе история!.. – покачал головой Ахим.
– Господин Анджей сказал, что Шольт раньше был романтиком, но жизнь из него даже доброту выбила. Ой! Только вы не вздумайте при Шольте как-то намекнуть, что знаете. Что Йонаш – кварт. Шольт от этого бесится. У Йонаша в свидетельстве о рождении написано «волк».
– Квартам часто по трем четвертям происхождение пишут, – сказал Ахим, переваривающий ошеломительные новости. – М-м-м… а про Мохито тебе что-нибудь рассказывали? Загадочный какой-то тип. Вечно в капюшоне.
– Он весь в шрамах, – доложил Славек. – Осколками обсидиана посекло. Дополнительная бомба сработала, и он подорвался. Ухо – как расплющенный вареник, на виске шрам… врачи глаз спасали, не до красоты было.
– Откуда ты столько обо всех знаешь? – удивился Ахим.
– Прислушиваюсь. И вы бы знали, если бы прислушивались и иногда вопросы задавали. Йонаш много болтает. Про Мохито мне он рассказал.
Ахиму почудился упрек – «никого, кроме себя, не замечаете». Он почувствовал, как вспыхнула, начала нарастать злость. Сделал несколько глубоких вздохов. Успокоился. Перевел разговор на нейтральную тему и, отказавшись от второй рюмки, попрощался.
