Павел Николаевич махнул рукой на подчиненного, сам же подумал, что действительно получилось нехорошо. Машину наверняка угнали те залетные дагестанцы, с которыми подполковник имел договоренность. За долю начальник полиции закрывал глаза на угон дорогих машин в городе, которые потом переправлялись в Москву, где перепродавались или шли на запчасти. «Тоже хорош, конечно… ладно, потом что-нибудь придумаю.» Взгляд его снова упал на подчиненного.
– Скажи Игнашенко, как там дела с тем отрицалой? Раскололи? Подписал повинную?
– Пока нет, не подписывает сученыш, но это не проблема, все подпишет – дело техники. – Игношенко радостно осклабился, видно было, что он уверен в том, что говорит. Подполковник удовлетворенно кивнул:
– Давай-давай, поспеши с этим, конец квартала уже, планы горят…«глухарей» надо скидывать.
– Не переживайте, все будет. Это мы умеем, – и капитан вновь задорно заулыбался. Тифитулин лишь покачал головой.
– Ты плохой сотрудник, Игнашенко. Дурной и некомпетентный. Но другие еще хуже. Так что старайся, старайся лучше, ведь когда я пойду наверх, кому-то нужно будет занять это кресло. В глазах капитана загорелся огонек от таких слов, недобрый, почти безумный, так что подполковник невольно задумался о том, какой должно быть начнется беспредел, если этот отморозок придет к власти. Но его, это нимало не заботило, так как сам он в этой дыре уже точно долго не задержится, если все его планы сбудутся. А к тому все и шло.
– Вот, что ты видишь, Игнашенко, глядя на наше управление? – Тифитулин обвел руками свой кабинет. Ему было интересно, что капитан думает и как он позиционирует свою службу.
– Возможности вижу, товарищ подполковник! Безгарничные! А как же иначе? – не задумываясь ни на секунду, отвечает Игнашенко.
Глава 4
Отец Игнатий сидел за массивным, дубовым столом, который специально для него принесли из ратуши и поставили посередине центральной городской площади, на которой сегодня должна была решиться участь молодой девушки, дочери местного мануфактурщика сукна, обвинявшейся в колдовстве и распространении ереси. Впрочем, судя по большому столбу, вкопанному тут же и обложенного по кругу тяжелыми охапками хвороста, участь ее уже была предрешена. Дело оставалось лишь за публичным процессом, который должен был стать показательным не только для убитого горем отца, который отказался вести дела со Святым престолом, но и вообще для всех остальных граждан, которые после подобной демонстрации три раза подумают, прежде чем просто посмотреть в сторону иных вероучений и конфессий, кроме католической.
