И в тот день, совершенно неожиданно, на звякнувший колокольчик, мельком глянув на посетительницу, поздоровавшись, по привычке спросила: «Мадам, вам кофе или чай?». Я с чашкой в руке застыла. Не поверив своим глазам.
Она оглядывала меня с головы до ног. Я четко чувствовала, ее недовольство слишком коротким платьем, открытыми плечами, неубранными волосами. Рука невольно заправила локон за ухо. Затем ладонью попыталась потянуть платье вниз, как будто оно от этого сразу станет длинней. Язык прирос к небу.
– Как была, так и осталась невоспитанной, – вместо приветствия услышала я стершийся из памяти голос маман.
– Вы, маман, – совершенно забывшись, выдала я, – что воспитали, то и получите.
И с ужасом осознав, что сорвалось у меня с языка, прикусила его.
Ее глаза сверкнули, надменно вздернулся подбородок и она помедлив, специально растягивая слова сказала:
– Поэтому, тебе тут самое место.
И вышла.
Колокольчик снова звякнул. Я от звука дернулась, как от пощечины. Карл громко каркнул.
Я разревелась от обиды. Теплые, нежные руки обняли меня и повели на кухню. Там сунули в руки чашку с горячим чаем. И успокаивающее, что то рассказывали. Карл, сидя на столе, единственным, удивленным глазом поглядывал на меня. Я с трудом успокоилась.
– Я тебе должна сказать, – серьезно взглянув на меня произнесла Анна Леопольдовна. У меня внутренне все сжалось.
– Прости и забудь ее, – продолжила она глядя мне в глаза, – жизнь так сложилась, и как я вижу не изменится, поэтому научись жить своей жизнью. Забудь все что было раньше: свое положение, свою истинную фамилию, свою семью. Только тогда ты выживешь. Как истинная ясновидящая я могу точно тебе сказать, что возврата обратно не будет. Лет через сто, чуть меньше, ты сможешь признаться и назваться своим истинным именем. Но до этого дожить еще надо. История сделала крутой поворот. Поэтому сейчас нужно все забыть. Только тогда ты выживешь. Мама твоя уже все потеряла. Ее можно только пожалеть. И умрет она в угрызениях совести, но будет поздно. Пожалей и прости. Они завтра уезжают в Америку, так она захотела. Только ее представления о жизни там совершенно разойдутся с реалиями. Увы. Ко мне она не прислушалась.
Я кивала, а у самой сердце разрывалось от жалости к себе. Да и к ней тоже. А думать о малышке Машеньке я себе совсем запретила. «Надеюсь, что она ее тоже кому-нибудь продала, как меня», – мелькнула у меня мысль и была тут же забита в самый дальний уголок моего сознания. Иначе жить я бы уже не смогла.
