– Как можно, – возмутилась она, – вы же русский человек! Ну и что, что вы в другой стране родились? Как можно не интересоваться родной литературой, не знать Толстого, Набокова, Шолохова… Чехова, наконец? Вы что, и в театре никогда не бывали? В репертуаре любого драматического театра хотя бы один спектакль по Чехову обязательно есть!
Пётр не оправдывался, просто пошёл в библиотеку и нашёл том Чехова. И Марфа взяла на себя «обязательство» обсуждать с Петром прочитанные им произведения, а в «закрепление материала» (в кавычки я взяла её выражения) водила его по театрам на спектакли, поставленные по этим же произведениям.
Сама Марфа открыла мир большой литературы в свой первый год жизни в семье. Катерина часами не могла разыскать внучку, когда та, забившись в укромный уголок и позабыв обо всём, читала очередной приключенческий роман. Со временем вкус Марфы изменился, и к окончанию школы она могла похвастаться вполне хорошими познаниями в литературе.
Частое совместное времяпрепровождение Марфы и Пети привело к пересудам домочадцев:
– Маленькая, у Марфы-то, однако, серьёзно с Петром, – как-то обратилась ко мне Маша. – Катерину поспрашивала, та тоже ничего путём не знает. Как думаешь, сладится у них?
– Хотелось бы, чтобы сладилось.
– И по возрасту подходят друг другу, и детей ни у того, ни у другого нет. Марфе-то уже четвёртый десяток идёт, а ему сколь? Далеко до сорока-то?
– Маша, я не знаю, сколько Пете лет.
– Ну всё одно, даст Бог, родить ребятёнка успеют.
Пётр пока так и не сделал официального предложения Марфе, однако Виктор нечаянно проговорился, что с приездом жены, и последний его сын обзаведётся своим гнездом…
– Не будет того! – крикнул Василич и хлопнул ладонью по колену. – Пока я жив, не будет!
Я поставила на стол стопку тарелок и поспешила к мужчинам. Присела подле Василича и взяла в руки его мозолистую ладонь.
– Василич, что случилось? Ты почему сердишься?
– Да не сержусь я! – Он отнял у меня ладонь. – Так, спорим о пустом. Михаил, вишь, часть коней на конезавод предлагает отправить. Некому, говорит, выезжать их, застоятся кони без дела. Плясунья, Ярый твои, Гром Сергей Михалыча. А я в толк не возьму, как Громушку-то из дома выгонять? Ведь с нами поболе двадцати годков живёт. Я и Красавицу твою до сих пор со слезами вспоминаю, – глаза Василича, и правда, увлажнились набежавшей слезой, – и капризница была, а всё равно любил… простить себе не могу, что не уберёг.
Я обняла его.
